Андрей Корбут - Гражданская война

Кто-то выбил из руки пистолет. На моем пути встал точно снежный человек. Я размашисто ударил его в квадратную челюсть, он лишь пошатнулся, легко поймал мою правую руку, а потом переломил ее в запястье... Какой отвратительный хруст!.. странно, но я не чувствовал боли и бил его в пах ногами... Он отпускает меня, мою кисть, охает, садится на корточки, а я львом, тигром или ангелом смерти, бросаясь на него, опрокидываю его на спину и, подхватив пистолет с земли рукой здоровой, навожу черное дуло прямо в рот...

Мутант выплевывает мне в лицо какие-то грязные обрывки слов... и захлебывается пулей. Но чьи-то ноги разбегаются по мне и справа, и слева, в разъяренных кованых сапогах, и я чувствую, как глаза и лицо заплывают кровью, моей кровью, как немеет тело, но если не сломить, то не сломить, и я хватаюсь за эти кованые сапоги, один выворачиваю за носок, тяну к себе, выше их, сквозь одежду вонзаю зубы в тело, но сапоги другие бьют меня по спине, по почкам, по голове и в живот.

Когда кто-то попадет по сломанному ребру, я теряю этот мир; но почему-то сапоги, вдруг опрокинувшись, становятся мертвыми... Взгляд, уже безучастный, блуждает по людям, мутантам, и пока я лежу среди трупов врагов, душа моя словно в раздумье: остаться ли со мной или уйти. Однако мне нет до того никакого дела. Только ночь предо мною...В ней у порога своего дома некто господин Рибли расстреливает в упор двухголового сына; в ней семья де Ризе, где отец и дочь -- мутанты, а мать и сын -- нет, гибнет в объятом ярким пламенем доме, они пытаются спастись через окна и двери, но их одного за одним пригибает к земле выстрелами, а затем, на скорую руку перевязав черными от копоти простынями, всюду разбросанными по газону, отправляют, словно дрова в камин, назад...

И этот неумолкающий голос боли, наполняющий улицу...

-- Слава Богу, Вы живы! -- воспел рядом мой ангел-хранитель.

-- Пани, Вы! -- узнал я...

Через какое-то время я пришел в себя уже на диване в гостиной, и, наверное, бинтов на мне было больше, чем одежды.

-- Что за шум?

-- Скоро все закончится, в город вошла армия, -- ответила мне не отходившая от меня Элен.

-- Это танки, мсье! --сказал, стоящий у окна, Андрэ Пани.

Всхлипнула Кэтти...

-- Где Пат? -- вспомнил я о дочери.

-- Она ушла вслед за Вами...

"Неужели я, зная Пат, полагал, что она усидит дома, когда вокруг убивают ее братьев и сестер... Где же ты? Не нашла ли ты свой конец в этом аду?"

Я попросил Элен помочь мне и, опираясь на ее плечо, добрался до окна, встал за спиной Пани.

Танки, не задерживаясь, прокатились по улице, скрылись за поворотом, а потом все стихло... Если бы только не пылающий факел, как будто вознамерившийся спалить сокрывшие луну тучи, если бы только не огонь, все более и более вклинивающийся между домами, захватывая деревья и ограды, и скамейки, крохотные садовые домики и оранжереи, то подбирающийся лениво, то набрасывающийся коршуном, ненасытный, коварный и объявивший себя здесь ДНЕМ, если бы не пожар, то могло бы показаться, что ночь снова вошла в старое размеренное русло. Где-то на севере взмыла осветительная ракета, вспыхнула десятками белых солнц, затем другая, западнее, рассыпаясь десятками желтых звезд, и третья, совсем близко, над нашими головами -- словно брызги крови титана... Военные брали мир в свои руки.

Джип Роже Шали я узнал сразу. Он показался из-за дома с колоннами, полуразрушенного, но не сдавшегося, пронесся по улице, аккуратно объезжая тела людей, но сметая с пути иные всевозможные препятствия, и остановился вне моего поля зрения, очевидно, напротив гаража. Я услышал, как смолк мотор.

Теперь уже без чьей-либо помощи я медленно прошел к дверям.

Андрэ Пани, услышав колокольчик звонка, вопросительно посмотрел на меня своим единственным оком.

-- Все в порядке, -- отвечал я ему, -- этого гостя я ждал.

Замок щелкнул, лихо провернулся, крякнул, и наконец разжал стальные клещи. Я распахнул дверь.

Роже Шали стоял на пороге всего секунду... затем стал падать, бревном. У детектива было какое-то очень печальное и глубокомысленное лицо...

Он упал на меня, и, конечно же, в моем-то положении, я оказался под ним, на полу;.. заметил, как Андрэ с пистолетом на вытянутых руках стреляет в улицу и как чьи-то чужие пули рвут его тело, окрашивая рубашку в цвет жизни и смерти. Высвободив левую руку, я выстрелил в ворвавшегося в дом яйцеголового с глубоко запавшими в череп глазницами, где горели совершенно круглые красные, как у разъяренного быка, глаза; с седловидным уродливым носом, вывороченными ноздрями и тонкими нитками губ. Я словно сфотографировал его для себя, потому что он, смертельно раненный, все шел и шел на меня, хотя каждый раз, когда я нажимал на курок, невидимая сила отбрасывала его назад. Когда я выпустил последнюю пулю, яйцеголовый будто ждал ее -- обняв свой живот, он остановился и рухнул на низенький шахматный столик, на поле белых и черных клеток привнося цвет алый.

Но с улицы в гостиную вбежали еще трое. Пани убил одного, а затем нашел свой конец -- оторванный огненным смерчем от земли, будто Антей, он испустил дух.

Мутанты хозяевами прошлись по залу. Я положил рядом с собой бесполезный пистолет, обойм больше не было, отвалил труп Роже Шали, но подняться не смог -- циклоп с хоботом вместо носа, забросив за спину короткоствольный автомат на ремне, поставил мне на грудь ногу. К Элен (она, словно неживая, все еще стояла у окна), приблизился, казалось бы, обыкновенный мужчина, пожилой, коренастый и даже приятный, и принялся бесцеремонно рассматривать ее,.. потом тихо и вежливо произнес:

-- Прошу прощения, мадемуазель...

Но его слова перекрыл звонкий голос вошедшего -- человека или мутанта в маске, в сером длинном плаще, шляпе.

-- Да тут и его подружка, вот, вот Жорж, встань с ней, покарауль, да поглядывай, что там снаружи.

Я готов был поклясться, что слышал этот голос не впервые.

Маска оглянулась и прокричала кому-то на улице.

-- Тащите эту суку сюда...

Затем человек в маске присел в кресло, его колючие глаза внимательно посмотрели на меня:

-- Вопрос один, где архив Томашевского?

-- Один бог знает это, -- хмуро ответил я.

-- Послушайте-ка, месье, я полагал, что у нас на руках только один козырь, оказалось два... не лучше ли нам договориться?

В этот момент двое мутантов внесли бесчувственную Патрицию.

Я попытался подняться, тогда нога циклопа придавила меня к полу, может быть, не сильно, но ребро! И я едва не потерял сознание от боли.

-- Спокойно, спокойно, дружище, -- продолжала говорить со мной маска тоном старого приятеля, -- игру я буду вести честную... твою дочь мы убьем в любом случае, лгать не хочу, но только от тебя зависит, умрет ли она сразу или смерть будет долгой и мучительной. Ведь может так статься, что она проклянет день, когда родилась. Но если сердце у тебя камень, после нее возьмемся и за твою подружку... Разумеется, такие решения не даются сразу -в вашем распоряжении минута!