Карел Чапек - Как я был великаном (сборник рассказов)

Но ничего интересного они не услышали, лишь неясный шум, треск, шипение, вой, будто кто-то включил испорченный радиоприемник. Гольберг безнадежно пожал плечами.

— Что будем делать?

— А вот что — отыщите блондинку и приведите ее сюда.

Немного позднее майор предложил Ирме Дари кресло.

— Всего лишь несколько вопросов, если, конечно, у вас есть время.

— Вы хотите спросить о Михале?

— Да. Где вы с ним познакомились?

— Здесь. Точнее, на сборах, недели за две до отлета. Но ближе, конечно, уже здесь. Мы ведь с ним коллеги.

— Да, верно, вы сменяли друг друга на радиоузле. Нам об этом говорил Глац. Расскажите, что за человек был Шмидт.

Ирма беспомощно вскинула руки.

Могли ли они кого-нибудь убить, эти тонкие руки? Майор быстро отвел взгляд.

— Ну, что вам сказать? — нерешительно начала радистка. Он был легкомысленным, это вам уже говорили, так о нем думает каждый. Но это не значит, что он скользил по верхам. Во всяком случае, в работе он был другим. С профессиональной точки зрения Михаль был намного квалифицированнее меня и, безусловно, гораздо опытнее.

— А каким он был вне работы?

— Остроумный человек, приятный в компании. Даже милый. Любил пошутить, иногда в нем проскальзывало что-то мальчишеское.

— Скажите, когда вы видели Шмидта в последний раз, я хочу сказать — живого Шмидта?

— Утром того дня. В субботу. Мы позавтракали и вместе пошли в узел связи. Михаль занялся открытками для радиолюбителей…

— Открытками?

— Да, так у нас принято. Михаль часто ориентировал радиотелескоп на Землю и ловил передачи радиолюбителей. А потом сообщал им об этом. Для них это была огромная радость, что их слышали на Луне.

— Значит, это было после завтрака…

— Да, около девяти утра он направился к большому радиотелескопу, и больше я его не видела.

— И не слышали? — добавил Родин.

— Нет, слышала. Мы связались в десять часов. Каждый, кто находится вне базы, должен ежечасно давать о себе знать.

— Значит, в десять вы с ним разговаривали?

— Да, точно в десять. Он сказал лишь: «Все в порядке» больше ничего.

— Вы в этот момент находились в радиоузле?

— Нет, с девяти часов я на командном пункте записывала еженедельный отчет. Но я переключила туда телефон.

— Еще вопрос. Не замечали ли вы в последнее время, что Шмидт как-то изменился? Скажем, не был ли он чем-то подавлен?

— Меня уже об этом спрашивал командир. В последние дни Михаль действительно казался каким-то странным. Чересчур молчаливым. Но это была не грусть и уж никак не депрессия. Скорее замкнутость, углубленность в себя. Пожалуй, так вел бы себя тот, кто занят решением какой-то сложнейшей задачи.

Родин некоторое время колебался, а потом посмотрел девушке прямо в глаза.

— Не сочтите за праздное любопытство, я должен об этом спросить. Вы нравились Шмидту?

— Видимо, да. То есть ему нравились почти все женщины…

— Как вы думаете, не мог ли Шмидт страдать из-за какой-нибудь женщины, скажем из-за вас?

Ирма слегка улыбнулась.

— Понимаю — Шмидт воспылал любовью, положил к ногам Ирмы Дари сердце, но та его отвергла и он с горя решил покончить счеты с жизнью…

— Но…

— Бросьте, майор, нельзя же всерьез принимать эту версию. Можете спокойно ее отвергнуть.

— Я бы не стал утверждать этого столь категорически. Не он первый, не он последний…

— В принципе вы правы, мужчины иногда ведут себя как дети, у которых отобрали любимую игрушку. Упрямятся и бьются головой о стенку. Но Михаль не был упрямым ребенком, а я не игрушка.

— Прошу прощения, — нерешительно начал майор, — но, чтобы прояснить положение… вы с кем-нибудь находитесь в более близких отношениях?

— Вы, верно, слышали о Мельхиаде. Я и Борис знаем друг друга еще с Земли.

Доктор Гольберг виновато посмотрел на радистку.

— Не сердитесь, Ирма, что мы так назойливо лезем вам в душу. Можете поверить — нам крайне неприятно выспрашивать об этих подробностях, которые на первый взгляд касаются лишь вас двоих. Но только на первый взгляд.

— Я понимаю, доктор. Все совершенно нормально. Ведь обо мне и Борисе знают все. Мы знакомы давно, прекрасно подходим друг другу. Мы хотели пожениться.

— Хотели?… — Майор слегка поднял брови. — А теперь уже не хотите?

— Да нет же, конечно, хотим. Но перед самой свадьбой мне предложили принять участие в этой экспедиции. И мы решили подождать возвращения. Право же, Море Дождей — не самое лучшее море для свадебного путешествия.

Майор взял в руки альбом Шмидта, словно взвешивая его.

— Мы просматривали вещи, которые остались после Шмидта. Вам знаком этот альбом?

— Нет.

— Взгляните.

Ирма Дари открыла альбом, перевернула несколько страниц, подняла глаза и молча взглянула на следователя. Потом снова посмотрела на коллекцию женских портретов, которая в этой обстановке казалась попросту неуместной. Она переворачивала страницу за страницей, задержалась на последней фотографии и перевернула следующую, пустую страницу.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала она спокойно. — На этой странице должна быть моя фотография.

Дверь за радисткой давно закрылась, но в комнате по-прежнему царила тишина.

— Вы удивлены? — прервал молчание доктор.

— Немного.

Родин захлопнул альбом, который машинально перелистывал.

— Извечный треугольник.

— Даже на Луне.

— Да, даже на Луне. Здешняя жизнь не меняет человека физически, почему же она должна менять его психику? В Заливе Духов люди остаются людьми… Но дело не в этом.

— В Ирме Дари?

— И не только в ней. В треугольнике, в классическом треугольнике — он, она и еще один он. Его связывают с ней длительная симпатия и любовь, но вот на сцене появляется другой, который мимоходом соблазняет ее. Предположим, что их отношения не перейдут в более глубокое чувство. Если дело дойдет до конфликта, кто из них способен совершить преступление? Естественно, что не тот, другой, так как с его стороны этот поступок был бы бессмысленным. Остается пара, связанная любовью. Кто из них, по-вашему вызывает большие подозрения?

Доктор вопросительно посмотрел на майора.

— Какую эпоху вы имеете в виду? — помолчав, спросил Родин.

— Так, — в голосе доктора почувствовалось разочарование, — значит, и вы над этим думали.

— Да. Такие случаи бывали, и нередко. В создавшейся ситуации жертвой иногда становился человек, случайно проникший в чью-то тайну. Поводом для преступления служил страх оказаться высмеянным или униженным.

— Вот видите, значит, у нее могли быть веские причины, чтобы совершить убийство. Страх, что будет раскрыта ее тайна, боязнь шантажа, опасение потерять его любовь, ненависть к тому, другому, который, возможно, воспользовался ее слабостью. И еще с десяток самых различных, часто ложно истолкованных факторов. Вам понятна моя мысль?