Андрей Николаев - Клуб любителей фантастики, 2005

Он сгибал ногу и выталкивал ее, сгибал и выталкивал. Он знал, что скоро наедет затылком на дверь и откроет ее, если сможет продолжать двигаться. И он полз…

И спустя вечность, пока он падал в ее глаза, пока он держал в сознании ее ровные маятниковые движения, он все же нажал головой на дверь, и сразу же течение времени для него ускорилось. Он мешком перекатился в ванную через плечо, поняв, что почти наверняка вывихнет шею, и упал на холодный кафель. Он боднул непослушной головой дверь, голова была ближе всего к ней, и заплакал от судорожной боли в мышцах, которую не мог выразить криком. Дверь пошла по дуге, закрыла проем и послушно щелкнула замком.

Хворостов перевернулся на спину и уперся взглядом в ов-ный потолок. Он отходил. Он содрогался от ноющей боли. Но он дышал, он был жив, и сознание возвращалось к нему. Новые запасы слюны хлынули из-под языка, и Хворостов сделал сухой глоток, сразу же пожалев об этом, потому что этот глоток толкнул раненую мышцу в шее. Хворостов застонал, зато уже громко, своим голосом.

Между стонами он еще прислушивался к тишине, которая царила в прихожей. Ее ничто не нарушало. Дверь в ванную была надежна и крепка. Здесь он мог собраться с силами и, может быть, вооружиться чем-нибудь вроде щетки с длинной ручкой или просто звать на помощь. Ничего безумного он в этом не видел… То, что ждало его в прихожей, превосходило собой все возможное безумие.

Он огляделся. Щетка с ручкой не подходила, она казалась слишком легкой, где ей сломать твердый хитиновый панцирь. Он содрогнулся, представляя его…

Над ванной, между стенами, в пазах крепилась металлическая перекладина, на которой висела занавеска и которая легко вынималась. Ее Хворостов устанавливал сам и помнил, что весу в ней изрядно. Вполне достаточно, чтобы крушить ею эти изогнутые под неестественным углом вооруженные иглами лапы…

Гаснущий разум еще ухитрился послать ему тревожный сигнал, когда в глубине черепа родился шорох.

«Не надо! — молча вопил он. — Не думай о ней!»

Но взгляд уже скользнул ниже спасительной перекладины, охватывая сдвинутые занавески. Высоко стянутые складки их наводили на мысль о чем-то смутно знакомом, и сознание Хворостова, против воли, уже знало ответ. Концентрация захватывала его.

Вот эта треугольная складка в центре и две вертикальные по краям…

— Так кричал, так кричал, — говорила в прихожей соседка. — Ой, сердешный…

— Ну ладно, ладно, мамаша, — успокаивал ее замешкавшийся участковый, которого оперативники, выломавшие дверь, отправили опрашивать свидетелей.

Старший опергруппы, стараясь не наступить на труп, цаплей шагнул в угол, к ванной.

Эксперт оторвался от тела и сказал ему:

— Чистый несчастный случай… Я даже так могу сказать.

— А это? — спросил старший, указывая на рваную рану поперек голой груди, — Как пилой резануло…

— А это когда он падал — эксперт задумался и порыскал глазами. — Вот видишь, перекладину свернул, а она его острым краем и… Вскрытие, как говорится, покажет, но я думаю, что спекся мужик от микроинсульта. Я такое видел, — он устало помял пальцами переносицу. — Уже…

Старший нагнулся и двумя пальцами с усилием приподнял железную трубу, с которой с неприятным грохотом съехали последние кольца, державшие занавеску. Край ее и впрямь был срезан неровно, скорее всего, сваркой, сильно зазубрен и окровавлен. Впрочем, он и лежал в лужице крови…

— Может, имитация? — с надеждой предположил стажер, высовываясь из-за плеча эксперта.

— Иди на хрен, а, — без интонации и не оборачиваясь сказал тот.

— Ну что писать-то?

— Пиши… — эксперт осторожно приподнял желтую мертвую руку и освободил из-под нее фотоаппарат. На безымянном пальце этой руки была намотана нитка.

— Пиши… «Смерть наступила предположительно около часа ночи по не установленным причинам, вероятно, естественного характера. Предварительный осмотр тела показал, что рана 1 не могла служить таковой причиной…», скобку открой, пиши: «от потери крови», закрой… дальше пиши: «поскольку рана поверхностная, сосуды не задеты и кровоизлияние из нее было недостаточным…»

Он закусил губу и повторил напевно:

— Недостаточным…

— Соседи говорят, пил он много, — произнес старший опергруппы и взмахом руки показал стажеру освободить проход. — Фотограф уже ушел?

— Ушел, — кивнул эксперт. — Чего ему тут делать…

— Ну, дописывайте, — распорядился старший и снова, далеко расставляя ноги, чтобы не задеть лежащего на полу мужчину в халате, шагнул из ванной.

Он миновал прихожую, повелительно подтолкнул участкового раскрытой ладонью к двери и скрылся в гостиной. В ней уже никого не было. Только плавал под потолком дым от выкуренных сигарет, напоминая о чужих людях, сновавших здесь недавно.

Он обошел журнальный столик и осмотрелся.

Альбом с репродукциями, похожий на тот, что жена привезла из Эрмитажа, валялся на полу, явно скинутый кем-то по неосторожности, и старший опергруппы подобрал его и повертел в руках. Если это и были репродукции художников то явно авангардистов. Впрочем, он увлекался фотоискусством и в этих цветных калейдоскопических картинках разглядел нечто, уже, казалось, виденное раньше…

«Ладно, — подумал старший опергруппы, устраивая альбом под мышкой. — Потом разберемся…»

Была у него привычка иногда забирать что-нибудь с места происшествия, что-нибудь незначительное и не тянущее на улику, но интересное и запоминающееся. Сувенир…

Рис. Виктора ДУНЬКО

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 9 2005

Владимир Данихнов

СЕДЬМОЙ УРОВЕНЬ

Василию Жеглову

Не проходи мимо, друг! По твоим пустым рыбьим глазам вижу: ты нуждаешься во мне. Тебе ведь не хватает знаний, правильно? Так вот, хорошая новость — сейчас ты их получишь! Бери меня в руки. Открывай… Шутка, конечно. Я ведь аудиокнига, зачем меня открывать?

— Дождь — это как время, правда, Миш? Кажется, что его много-много, что он будет идти вечно, а он — раз! — и заканчивается.

Миша подставил ладонь под дождь, растопырил пальцы: вода-время собиралась на ладони, но задерживаться на ней не собиралась. У «времени» было другое предназначение — питать лужи, превращать их в быстрые асфальтовые ручейки.

Ручейки исчезали в приоткрытом канализационном люке. Мишка тупо смотрел на воду, следил за щепками, бумажками и окурками, которые несло течение, и размышлял. Он пытался провести параллели между дождем и собственной никчемной жизнью, но мозг сопротивлялся, не хотел думать про такие гадости. Внутренний голос говорил: ты что, Миша? Ты же мачо! Медведь, вот ты кто, настоящий русский мужик. Какие, к черту, капли-время, спички и окурки — ты, парни-ша, имеешь призвание. Запомни: ты его имеешь, а не оно тебя! Призвание, кстати, такое: шагать по жизни, поплевывая по сторонам. И если по сторонам этим шагают люди и плевки твои нечаянно попадают на них — забей, Миша!