Максим Жуков - Оборона тупика

Вольский, продолжая наблюдать за Малым Советом, увидел, как Суворов и Никитин встали из-за стола и прошли в дальнюю от корреспондентов часть помещения, где скрылись за дверью. «Интересные у них тут ходы, – подумал Вольский, – эх, жалко я только начал и не был здесь до 2008 года». Он встал и обернулся к своему оператору, старому надежному Палычу, который снимал в Кремле, наверное, еще при Ельцине.

– Слышь, Палыч, ты когда-нибудь такое видел?

– Что? – не понял оператор.

– Ну чтобы, пока наш брат сворачивается, кто-нибудь вставал и уходил…

– А что тебя вдруг это так заинтересовало?

– Ничего, я просто подумал, что это прямое доказательство того, что… Ладно, не здесь.

– Вот это разумно, – не прекращая возиться с техникой, похвалил Палыч.

Вольский отвернулся от Палыча, нагнулся к своей сумке, закрыл ее, а когда встал, то увидел прямо перед собой незнакомого ему человека в штатском. Вот именно такого самого что ни на есть Человека-в-Штатском. Вольский внутренне вздрогнул, мучительно думая, не показал ли он эту дрожь снаружи. Чего греха таить, все представители СМИ вздрогнули бы так же. Особенно сильно проявлялась эта дрожь последние восемь-девять месяцев. Хотя и не было для этого вроде бы никаких прямых оснований, но все-таки, все-таки, все-таки…

– Господин Вольский? – тихо спросил человек в штатском.

– Да, это я, – Вольский старался говорить ровно.

– С вами хочет поговорить Анатолий Иванович Никитин. Попросите вашего оператора подождать за дверью, а мы пройдем к нему.

Вольский словно окаменел и врос в пол. «Что, интересно, не так? – лихорадочно думал он. – О чем со мной собираются говорить? Чем я им не угодил? Или… Зачем самому Никитину со мной возиться, если есть спецслужбы?»

– Вы же хотели взять интервью у кого-нибудь из Советников?

– Я… э-э-э… Да, я… Конечно. Спасибо.

Вольский действительно дважды писал в Администрацию Президента с просьбой дать его программе, точнее, ему лично возможность взять интервью у кого-нибудь из Советников. Многие прекрасно понимали, что Советники – это теневая власть, причем власть основная. Все Советники числились на каких-либо должностях в Правительстве или в Администрации Президента, однако шли месяцы, и все, кто хоть как-то был засвечен поначалу на публике, все больше уходили в тень, все реже появлялись перед объективами телекамер, а тем не менее никуда из Кремля не исчезали, хотя на соответствующие должности и назначали других. А в высшей степени харизматичный и явно властный человек Суворов имел вообще какую-то странную должность – Старший Советник Президента. И все. Собственно, очень многие и в России, и за границей предполагали, что существует команда Советников, которые и пришли к власти в этом году. Естественно, никто этого официально не признавал. Никакого прямого запрета, официального или неофициального на констатацию этого факта не было, но в медийной среде считалось кричать на эту тему как-то неприлично. Ох, многое хотел бы спросить у Советников представитель «свободной прессы» Антон Вольский, поэтому и писал просьбы об интервью. И что же получается, вот оно исполнение желаний? И почему именно он, Вольский? Или другие, более матерые корреспонденты считали за благо держаться подальше и не лезть в бутылку?

Вольский шепнул Палычу, чтобы тот ждал его, и человек в штатском провел корреспондента за ту же дверь, за которой минутами раньше скрылись Суворов и Никитин. Они миновали одно помещение, потом второе. В третьем у окна стоял и курил под раскрытой форточкой сам Суворов, а на стуле перед небольшим столиком сидел Никитин, который тут же поднялся навстречу Вольскому.

– Здравствуйте, Антон, – сказал Никитин, протягивая руку. – Разрешите вас так называть?

– Да, конечно, Анатолий Иванович, – ответил Вольский, – спасибо, что вы откликнулись на мою просьбу…

– Пустое, пустое, – громко заговорил Суворов, тоже подходя к Вольскому и протягивая ему руку. – Я вот с вами тоже очень хотел повидаться. Интервью, правда, дать не могу, но поговорить мне с вами весьма интересно.

– Присаживайтесь, Антон, – сказал Никитин, возвращаясь на свое место.

Вольский сел на предложенный ему стул у столика, а Суворов продолжил свои хождения по комнате с сигаретой в руке.

– Вы, я надеюсь, простите Данилу Аркадьевича, – сказал Никитин, открыто улыбаясь корреспонденту, – у него манера такая. Ему легче думается на ходу. Вы не против?

– Я… Нет, конечно.

– Ну хорошо, – Никитин сложил руки перед собой на столике. – Какие вопросы вы бы хотели осветить в своем интервью, Антон?

– Я… – Вольский почувствовал, что горло у него совершенно пересохло. Он сделал над собой титаническое усилие и снова обрел дар речи. – У меня очень много вопросов. Если бы вы могли сказать, сколько времени у меня будет…

– Перестаньте, дорогой мой! – Суворов затушил сигарету, подхватил еще один стул, перенес его поближе к столику, поставил спинкой вперед и сел на стул верхом, прямо глядя на Вольского. – Я знаю наперед все ваши первые тридать-сорок вопросов. Все это трюизмы какие-то. И отвечать на них в приличном обществе не принято. А вот вторые двадцать-тридцать вопросов вы готовы сформулировать?

Вольский уже справился с собой. Советники крепко взяли его в оборот. Видимо, либо решили лично надавить на него… Либо он был им для чего-то нужен. Что ж, пусть получают то, чего хотели.

– Думаю, да, – ответил он.

– Что ж, хорошо, – сказал Никитин, – очень хорошо. Надеюсь, вы чуть позже озвучите их. Я следил за вашими репортажами и комментариями, Антон. Очень смело и одновременно очень взвешенно. Неплохой язык, причем отсутствует слепое следование моде, а еще мне очень нравятся ваши финалы. Нет этого дурацкого ироничного подвешивания в воздухе вопросов, которые в действительности очень серьезны. У вас очень хорошее будущее. Надеюсь, вы всерьез не считаете, что злые Советники окончательно задушат свободу прессы?

– Не знаю, Анатолий Иванович, – честно ответил Вольский, – не знаю. У нас многие именно так и считают. И очень многие просто боятся. Кто-то даже рассказывает какие-то истории про репрессированных журналистов, про грязное давление на них еще до выборов. Я же лично пока никакого давления на себя и на свою программу не ощущал. Читал очень внимательно ваши циркуляры, Анатолий Иванович. Это, может быть, и давление, но ничего вредного для свободы СМИ я там не увидел. Впрочем, журналисту свойственно бояться государства, тем более так быстро меняющегося.

– Это верно, Антон, – улыбнулся Никитин. – И спасибо за откровенность. Надеюсь, со временем мы научимся меньше бояться друг друга. Я имею в виду не вас лично и не нас с Данилой Аркадьевичем, а вообще… Да и не только прессу и власть, а различные институты нашего общества. Я не сказал «гражданского общества», обратили внимание? Вот не люблю я это словосочетание. По многим причинам… Да, но мы не об этом. Давайте теперь выслушаем парочку ваших вопросов из второго эшелона.