Ольга Елисеева - Сокол на запястье

-- Я еще хочу знать про Ярмеса. - попросила она. - Если тебе не тяжело.

Элак качнул головой и снова надолго умолк.

-- Не могу. - выдавил он через минуту. - Ярмес очень устал. Подавлен потерей рода. Не знает, что делать дальше. От него всего можно ожидать, хотя он и не соврал на счет Бера... Не знаю, госпожа.

-- Хватит. - Бреселида почти силой заставила мальчика-козла оторвать остановившийся взгляд от свернувшихся рядом Уммы и ее спутника. - У тебя даже голова вспотела от натуги! Уши торчком.

Элак не без труда отвел глаза от спящей пары.

-- Присмотри за Ярмесом, пока мы в горах, -- попросила всадница. - А на равнине видно будет.

Сын Пана кивнул и двумя пальцами потянул у нее с ладони пропахшую дымом улитку.

-- Почему ты боишься? - через минуту спросил Элак.

Бреселида перестала хрустеть скорлупой и повернула к нему бледное лицо.

-- Не знаю. - ей даже не пришло в голову высмеять его или отшутиться. - Я не люблю темноты. Особенно такой. Густой.

-- Очень красиво. - возразил Элак. - Жаль, что ты не видишь лес моими глазами: все светится.

-- Я сейчас вообще ничего не вижу, -- осипшим шепотом пожаловалась амазонка. - Только чувствую спиной, что в камне кто-то копошится.

-- Это ящерица-хозяйка, - улыбнулся сын Пана, -- дух валуна. У нее зеленый хвостик и лапки, а голова и плечи женщины. Такая крошечная. С мой мизинец. А ты ее испугалась!

Бреселиде стало стыдно, и она начала до ломоты в глазах таращиться в сумрак ночи, но так ничего и не разглядела.

-- Наверное, если человек ослеп, он чувствует себя так. - вздохнула всадница.

-- Не жалоби меня! - тихо рассмеялся мальчик-козел. - В тот миг, когда Пан овладевает женщиной, она на долю секунды может увидеть мир его глазами. Но ты ведь гонишь меня.

Бреселида промолчала.

Она не хотела, чтоб Элак ушел сейчас или захрапел, как все, отделившись от нее непроницаемой стеной сна. Но и не могла уступить настойчивости лесного божка. Для него все было просто, для нее - нет.

Но не даром именно Пан выдумал свирель. Козлоногий мальчик хорошо понимал ее. И если нижнюю часть его тела в присутствии любой женщины сжигало огнем, то через чур мягкое сердце рядом с Бреселидой выводило грустную мелодию, как сухой тростник на ветру.

-- Есть другой способ показать тебе ночь. - шепнул он. - Поцелуй меня. -- и прежде. чем амазонка успела возразить, сам прокусил себе губу и протянул ей на кончике длинного узкого языка рубиновую капельку крови.

-- Не бойся. - выдохнул Элак, когда Бреселида, как завороженная глядя в его позеленевшие глаза, уже сглотнула подношение лесного духа. - Не бойся, хозяйка. Теперь бояться должен я.

В первую минуту Бреселида ничего не почувствовала. Она сотни раз разбивала губы и хорошо знала железистый вкус крови. У Элака он оказался чуть более кислый, чем у нее самой. Потом мир вдруг еще сильнее потемнел и разом бросился ей в лицо.

Мальчик-пан успел вовремя подхватить "амазонку" под руки, прежде чем она ткнулась головой в землю у его ног.

-- Кружится? - спросил он. - Ничего. Сейчас пройдет.

Бреселида его почти не слышала. В ушах стоял звон, перед глазами расплывались радужные круги.

-- Только не пугайся, когда увидишь меня таким, какой я есть на самом деле. А не таким, как кажусь днем.

С усилием тряхнув головой, Бреселида разлепила веки и снова ослепла. Свет бил от всех предметов, находившихся в лесу. От деревьев, земли, камней, спящих людей и лошадей. Он был похож на ровное прозрачное сияние, окутывавшее каждое существо вокруг и у всех отливавшее по-своему.

Звуки, доносившиеся отовсюду, были оглушительны. Мыши, рылись в опавшей листве так, словно целая армия рудокопов долбила недра горы. Птицы перепархивали с ветки на ветку с таким шумом, как будто рушилось все дерево.

Кто-то пел, кто-то шушукался и хихикал.

-- Ну как?

Бреселида обернулась и увидела Элака, дергавшего ее за руку. Боги, на что он стал похож! В первый миг амазонка едва не вскрикнула. Нет, она бы не назвала его некрасивым, но... мальчик-пан совсем перестал походить на человека. Он сидел на четвереньках, как большая собака, поджав под себя косматые задние лапы с копытцами. Шерсть на них была золотистой и завивалась крупными колечками. Такая же золотая грива покрывала голову, увенчанную смешными саблевидными рожками, огибала острые лепестки ушей, спускалась через загривок на спину и образовывала в конце хвост с кисточкой. При этом лицо, шея, плечи и руки пана оставались голыми, только на груди все тот же янтарный мех, дорожкой поднимавшийся от живота, образовывал волшебный сад.

-- Тебе не хватает колокольчика на шею! - рассмеялась Бреселида. Вот это да! Теперь я знаю, кто придумал историю про золотое руно.

-- Теперь ты знаешь, кому оно принадлежало на самом деле. - вздохнул Элак, поднимаясь с земли. - Медея была всего на всего колдуньей, добывшей шкуру царя леса. Если в час страсти убить Пана и содрать с него кожу, мех еще долгие годы не лишается волшебной силы.

-- Поэтому ты и сказал, что теперь твоя очередь бояться?

-- Когда идешь по лесу с женщиной, всего можно ожидать.

-- Я давно уже не женщина.

-- Молчи. - Пан прижал палец к ее губам. - Сейчас ты такая, какая должна быть. Ночь открывает наши настоящие лица.

Действительно, Бреселида чувствовала себя так, точно только что родилась. Девочка с расширенными от восхищения глазами стояла на лесной тропе, и присевший у ее ног золотой зверь, звал подругу в чащу, готовый в любую минуту броситься на звук грохочущего за камнями ручья.

У ближайшей россыпи камней что-то ярко светилось из-под земли.

-- Это коса Уммы. - Элак пальцем показал на коричневато-оранжевое сияние. - Даже отрезанные женские волосы долго сохраняют свою силу. Запомни.

Вода тоже светилась. Бледно-голубым и белым. Серебристый туман брызг висел в воздухе.

-- Смотри, ручейные нимфы. - сказал Элак. - Они купаются. Тихо! Тихо! Тебе туда нельзя!

Юноша удержал за руку уже готовую броситься к источнику "амазонку".

-- Они разорвут тебя! Нимфы не любят женщин. - Пан продолжал сжимать похолодевшие пальцы Бреселиды, чувствуя, как ее ладонь постепенно становится влажной. - Они ревнуют нас к людям, - с легкой хрипотцой в голосе пояснил он, - И не напрасно...

Но Бреселида уже увлеклась яркой птичкой, перепархивавшей с куста на куст. Та вдруг скрылась в осоке и сразу последовал булькающий звук.

-- Это баклан-водолаз, -- пояснил Элак. - Днем он серый и незаметный. Ты видишь его таким, каким он сам себя считает. Забавно, правда?

Бреселида снова не ответила. В ней поселился детский восторг, и она хотела дотронуться пальцем до всего, что попадалось на глаза. Трава у воды испускала слабое голубоватое свечение. Рак, выползший на камень, отливал мокрым углем панциря. Клочья тумана свисали с веток.