С Златаров - Третье Тысячелетие

В сущности, он прав. В оазисе на Международной медицинской станции его ожидала сестра Дороти. Меня же никто не ждал. За два года пребывания на станции мне достаточно все надоело — и обманчивая пустынная романтика, и исследования песочной лихорадки, от которых мне становилось дурно, и весь набор скудных развлечений, что мог предложить оазис.

Ганс оглядел меня в молчаливом негодовании и переключил фары на дальний свет.

Вот тогда-то мы и увидели человека. Он лежал метрах в десяти влево, и просто удивительно, как мы не заметила его раньше. Сначала я не поверил — в пустыне часто случаются галлюцинации. Но его увидел и Ганс, а когда увидел, то изумленно открыл рот. Не успев что-нибудь сказать, я выскочил из машины и побежал к лежащему. Он был без сознания.

Бормоча отборнейшие ругательства, Ганс помог мне перенести его в машину. Я рассматривал незнакомца. Европеец, лет тридцати, с тонким, острым лицом. Тропический шлем выцвел, одежда и обувь потерты, с собой у него, кроме планшета, ничего не оказалось.

— Черт возьми! Что с ним случилось?

Нормальные отношения между мной и Гансом были восстановлены. Теперь я снова доктор Владимир Деянов, а он шофер станции Ганс Рихтер.

— Кажется, шок.

Ампула корамина не помогла. Взгляд мужчины оставался безучастным.

Я отстегнул и раскрыл планшет, оттуда выпало с десяток листов, пожелтевших и ломких, исписанных острым готическим почерком. Одно казалось странным — ни имени, ни адреса. Но выяснять все придется потом, а сейчас его надо спасать.

— Ганс, в машину! И вперед! Здесь должны быть люди!

Вскоре Ганс уже крутил баранку, и «форд», источая скрежет, всеми металлическими фибрами затрясся по проклятой дороге. Неизвестный лежал на заднем сиденье, безучастный к нам и к самому себе.

Совсем стемнело. Кажется, на свете по было ничего, кроме ночи, машины и расплывчатого круга от желтых фар, куда мы непрестанно старались попасть.

Прошло минут десять, может, чуть больше. Дорога неожиданно оборвалась, и почти одновременно мы Увидели огонек. На ближайшем холме, метрах в двухстах, маячили какие-то тени.

Ганс вылез из машины и громко крикнул на свой манер — на трех языках.

Нас заметили и задвигались. Фонарь заскользил по окладу холма, высвечивая какие-то постройки. Потом они пропали. Фонарь приближался.

Его нес смуглый мужчина со светлыми волосами, настолько высушенными пустынным песком и ветром, что разобрать их цвет было практически невозможно. На широком поясе у него висел пистолет в расстегнутой кобуре — нелишняя подробность для вечных встреч

Ганс молча открыл дверцу. Подошедший не удивился — тот, кто лежал на сиденье несомненно, был ему знаком.

В двух словах я рассказал, как и что. Потом мы вытащили спасенного из машины.

Поднимаясь с ношей на вершину холма, мы представились друг другу.

— Доктор Огюст Сибелиус, из экспедиции. А это мои помощник Клод.

Я счел неудобным спрашивать, что за экспедиция расположилась там, на холме. Зато обо всем этом спросил Ганс, менее церемонный, чем я.

— Экспедиция по изучению римской крепости, — ответил Сибелиус. — Разве не слышали?

О боже, куда нас занесло! Я, конечно, слышал, но давно, еще два года назад, когда только начал работать на станции. Тогда рассказывали, что какой-то известный исследователь, знаток древних языков, сумел убедить Международную ассоциацию лингвистов выделить средства для изучения римской крепости, где были обнаружены какие-то надписи. Ему дали деньги, и он оказался здесь, у подножия скалистых гор.

Насколько я помню, римскую крепость обнаружили случайно в восьмидесятые годы, потом забыли о ней, потом снова вспомнили, наконец окончательно забыли, как часто случается со всеми подобными свидетельствами старимы. Я не мог понять, откуда взялась крепость в пустыне, но уж если сюда направили экспедицию…

Тем временем мы приблизились к постройкам — трем надувным экспедиционным домикам устаревшей модели из дюраля и экалона. Рядом с ними смиренно стоял «форд» — копия нашего и по возрасту и по изяществу. А стены крепости, которые я увидел вблизи, оказались действительно римскими — крепкие толстые. Наши предки умели строить — время прошло вдоль этих стен и обтрепалось о них.

Перед входом в ближайший дом мотался на ветру огромный допотопный фонарь, раскачивая уродливые тени. Нас никто не встречал.

— Мы с Клодом тут вдвоем, — сказал, как бы отвечая мне, доктор Сибелиус. — А динамо-машина сломалась. Нет электричества.

Мы внесли Клода в дом и снова вынуждены были сдерживать свое удивление. За внешне неказистым фасадом скрывались изысканно обставленные комнаты. Одна была кабинетом с библиотекой, другая — столовой, а третья, возможно, спальней — двери были закрыты.

Я подумал что придется повозиться с Клодом, но неожиданно, еще до того, как мы положили его на диван в библиотеке, он пришел в себя. Вздохнул, по шевелился и огляделся. Потом что-то неясно проговорил. Сибелиус кивнул:

— Да, Клод, думаю, ты имеешь право. Но сейчас нет.

Это прозвучало как продолжение разговора, в который мне совсем не хотелось вмешиваться. И вообще: во всей обстановке, в лицах обоих наших хозяев или черт знает еще в чем было нечто такое, что мне не ахти как нравилось. Обнаруживаешь человека и пустыне, избавляешь его от смерти, а его дружок воспринимает такое как обыкновенный, вполне заурядный эпизод, будто бы этот Клод тем только и занимался, что сбегал из лагеря.

— Клод уже несколько раз покидал лагерь, — сказал Сибелиус. — Пустыня действует на него плохо. Обычно он возвращается.

Какой обостренной чувствительностью обладал этот человек! Он вновь ответил на мои мысли. Но меня не интересовали его объяснения. И на меня пустыня действует не лучше.

— Можем ли мы рассчитывать на ваше гостеприимство? — спросил я. — Завтра утром мы вернемся в Сиди-Фаюм.

— Конечно. Вон там, в другом домике, найдется комната. Очень жаль, но, кроме консервов, я ничего не могу предложить на ужин.

— Спасибо. Мы отужинали.

Ганс чуть не убил меня взглядом. Мы были голодны, как пустынные гиены, но мне не хотелось принимать что бы то ни было от этого необычного доктора с иссушенным лицом и бесцветными волосами. А может, барахлили нервы. Чего не сделают с человеком за два года дикие пески!

— Если хотите, я покажу комнату.

Мы вышли из дома, и вскоре Сибелиус одарил нас довольно приличным жильем — две походные кровати, стол, заботливо заправленные одеяла, правда, все покрывал толстый слой пыли. Доктор похлопал рукой по одеялу и сморщился.