Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

О, эти псы оказались дьявольски разборчивыми! Их не интересовали простые, разменные монеты, которые не имеют ценности для нумизмата. Только коллекционные экземпляры, и чем они интереснее, тем сильнее эффект. В зависимости от ценности того или иного экземпляра сердце могло отпустить на полдня, на полчаса или вообще не среагировать на подачку. И тогда приходилось швырять что-нибудь покрупнее.

Когда он определил закономерности в поведении рук, Борис Павлович выстроил и политику своего поведения. Он рассчитал, сколько и какие монеты следует носить с собой. Сперва пошли в ход двойные и обменные экземпляры. Запасов их должно было хватить на несколько месяцев — более чем достаточно, чтобы некоторое время чувствовать себя в безопасности. Черт возьми, товарищи дорогие, многие ли из вас уверены, что доживут до вечера?! А тут…

И какая, в конце концов, разница, почему происходит то, что происходит…

Сначала самой большой трудностью при жертвоприношениях представлялся момент подбрасывания монетки. Рук-псов, конечно, никто, кроме Бориса Павловича, не замечал, но вот самого-то Бориса Павловича видели. И когда он подбрасывал монетку — тоже. Если бы на это стали обращать внимание, кто знает, как бы все обернулось. Опять же, не везде можно так просто подбросить монетку — например, попробуйте-ка сделать это в тесном троллейбусе или во время урока!

К счастью, со временем Гуртовник научился предугадывать начало приступов и загодя подбрасывал монетку.

Таким образом ему удалось продержаться чуть больше месяца. Потом начались проблемы.

Руки-псы подняли цену — теперь они вообще отказывались принимать дешевые двойные экземпляры, а самые хорошие из них, хоть и срабатывали, но крайне слабо. Руки требовали большего. Они желали коллекционных экземпляров.

Поразмыслив, Борис Павлович на время отказался от жертвоприношений — в результате болевые атаки сердца возобновились и стали еще нещаднее. В конце концов Гуртовник не выдержал и продолжил «скармливание» рукам, теперь уже коллекционных экземпляров. Сперва тех, что были ему менее дороги. Потом…

— Что-то с вами, молодой человек, все-таки происходит, — прокряхтел как-то старик Пугачин. — Уж не с Хароном ли, часом, вы повстречались?

На дворе стоял ноябрь, сегодня выпал первый снежок, и это, похоже, был последний раз в нынешнем году, когда они торговали на улице. Балагур Китайкин отсутствовал — укатил на дачу, «консервировать» ее на зиму.

Борис Павлович на слова Пугачина только невесело усмехнулся — накануне он как раз скормил рукам два серебряных аттических обола.

— Вот давно хотел у вас спросить, Роман Владимирович. Вы ведь, так сказать, коллекционер-ветеран, со стажем. Почему вы собираете монеты?

Он пожал своими марионетковыми плечами:

— Если бы знал — наверное, и не собирал бы. Коллекционирование — оно, молодой человек, сродни любви: любят ведь просто так, а не за что-то. В этом и заключается, если хотите, его главное очарование. Ну, еще нумизматика для меня, должно быть, своего рода отдушина. В наше время, знаете, не всегда и не всем удавалось заниматься любимым делом. Многие об этом даже и не задумывались, работа была средством зарабатывания денег — на жизнь. А жизнь, большая ее половина, проходила в работе. И нужно же было хоть какую-то долю отведенного времени прожить, получая удовольствие.

Пугачин помолчал, задумчиво потирая пальцами подбородок.

— Знаете, сначала я все переживал: мол, на всякую ерунду время трачу, копейки видите ли собираю, а толку от этого… А потом подумал: черт возьми, а то, что я успокаиваюсь, когда занимаюсь своими монетами, то, что я удовольствие от этого получаю, — неужели не польза?! Польза! И с тех пор успокоился. Перестал на других оглядываться. А еще решил: ни в коем случае не позволю детям после своей смерти, чтобы коллекцию распродали по частям. Завещаю музею. Им, детям, и так не пустой угол оставлю — да и взрослые они уже у меня, что старший, что младшая, — сами на жизнь зарабатывают будь здоров! А коллекция… только тогда она и коллекция, когда вместе собрана…

Разговор как-то сам собой приугас.

Вот только никак не выходил у Гуртовника из головы…

Зима в тот год выдалась щедрая и на снег, и на лед. Она попеременно одаривала Киев то одним, то другим — и машины то буксовали в грязном вязком крошеве, то, наоборот, их заносило на поворотах, они попадали в аварии…

Коллекция Бориса Павловича дробилась и исчезала в пастях-кулаках таинственных рук. Несколько раз он делал попытку остановиться, но всегда снова возвращался к жертвоприношениям. И всякий раз противостоять рукам-псам становилось все сложнее. Очень уж долгое время Борис Павлович жил в постоянном соседстве с болью, он свыкся с ней, сроднился — и когда оказалось, что можно жить и без нее, возвращаться к прошлому состоянию было трудно, почти немыслимо.

Пытаясь сохранить хотя бы фрагмент коллекции, он отобрал лучшую ее часть и отдал Дмитруку.

— Борис Павлович… Я не могу…

— Славик, я прошу тебя просто взять их на хранение. На время. У меня сейчас дома ремонт, все перевернуто с ног на голову. Боюсь, потеряются. И кстати, ты же хотел писать реферат по нумизматике на Малую Академию — вот, с ними тебе будет легче это сделать.

— Спасибо, Борис Павлович! Я ни одной не потеряю!

— Я не сомневаюсь, Славик. Не сомневаюсь… Да, чуть не забыл! — он, повинуясь минутному импульсу, вынул из кармана «дежурную» монету, двойной червонец Петра I, и передал мальчику. — Это тоже возьми, в коллекцию.

Домой Борис Павлович возвращался в приподнятом настроении, даже не до конца понимая его природу. Вообще все складывалось более чем удачно: и уроки прошли легко, и троллейбус попался пустой. Опять-таки завтра пятница, день несложный, еще и с одним «окном» между третьим и пятым уроками.

На лестничной площадке опять перегорела лампочка. Борис Павлович зажал под мышкой дипломат и полез в карман за ключом.

Тихо-тихо, как будто эхо из дальнего далека, прозвучала первая нотка сердечной боли. Как легкий гром грядущей грозы. Как приближающийся топот сапог, когда в полузабытом детстве пришли за отцом соседского Пашки. Как…

Он торопливо ткнул ключом в нащупанную замочную скважину, лихорадочно повернул. Перед глазами плавающим пятном маячил двойной червонец Петра I.

Карманы пусты. Нечего бросать рукам-псам, и если сейчас ударит…

Ударило. Пока еще слегка, словно примериваясь, пробуя силы, свои и противника. Покачнувшись, Борис Павлович налег всем телом на дверь — то ли чтобы открыть, то ли чтобы опереться…