Василий Криптонов - Ты можешь идти один

— Не понимаю тебя…

— Я разобью окно, но это будет единственный раз, когда я смогу сделать нечто подобное. Твоя задача — запомнить все, что ты услышишь здесь. Все до последнего слова. После того, как окно разобьется, ты сможешь задать мне три вопроса. Только три! Обдумай их хорошенько! После этого прошлое останется в прошлом, а мы с тобой шагнем в будущее.

— Куда мы едем? — крикнул я. В душу закрался страх. Слишком уж темно за окном. Слишком странные слова говорит Брик.

— Куда стремится гайка?

— Скажи нормально! Куда едет этот поезд?

— Куда хочет улететь гайка?

— Твою мать!

Я вскочил, сжав кулаки. Бросился к двери, но она оказалась заперта. Я несколько раз ударил по ней ногой, но полированное дерево не дрогнуло.

— В этот раз я направлю движение гайки, — спокойно продолжал Брик. — Потому что она очень мне дорога. Вот так бывает, Дима. Можно и к гайке привязаться. Даже полюбить ее. Глупо, да?

Я не успел ответить. Нить лопнула. Стремительной молнией сверкнула гайка. Послышался звон, и стекло осыпалось мириадами осколков. В купе рванулся холод и стук колес, ставший гораздо громче. Где мы едем? Почему так холодно? Ведь еще только сентябрь!

Я поежился. Ледяной ветер быстро охладил мой пыл.

— Три вопроса, — напомнил Брик. — Не трать их на пустоту. Узнай то, что важно.

Не хотелось думать. Слишком уж холодно. Все мысли только о том, как бы законопатить окно, вернуть теплоту и уют.

— Времени мало, Дима, — поторопил меня Брик. — Я готов выслушать первый вопрос.

Что-то вспыхнуло у меня в голове. Как я мог забыть?! Что ж, ответь мне, проклятый Исследователь!

— Зачем ты переспал с Машей?

Мне стало больно, когда прозвучал этот вопрос. Я снова вспомнил ту ночь, ту боль и то отчаяние.

— Несколько причин. — Брик смотрел мне в глаза. — Первая: я хотел получить этот опыт. Такова моя природа, я все исследую. Вторая причина — этого хотела Маша. Не могу сказать, чтобы она отдавала себе отчет в этом. Но ее желание было очевидным.

Он замолчал. Я дрожал, обняв себя за плечи.

— А третья? Ты сказал: «несколько причин». «Несколько» — это больше, чем две.

Брик потупил взгляд.

— Третья причина — искупление грехов, — негромко сказал он. — Я украл жизнь у Бориса Брика. Бесследно для него это не пройдет. Умрет он, или сойдет с ума — я не знаю. Одно совершенно точно: как только я уйду, Борис лишится возможности жить и радоваться жизни. У него не будет ничего: ни смеха, ни любви, ни первого поцелуя, ни первой женщины. Я хотел дать ему то, что так важно для людей. Думаю, что поступил верно.

Я не знал, как отреагировать на слова Брика, а потому молчал. Сам же Маленький Принц, подняв на меня взгляд, добавил:

— Я понимаю теперь твои чувства. И прошу прощения за содеянное. Я виноват перед тобой, и теперь заглаживаю свою вину.

— Ты можешь сделать что-нибудь с этим холодом? — спросил я. Холод мешал даже злиться и скорбеть.

— Таков твой второй вопрос? Он опрометчив.

— Блин… Хорошо! Вопрос, вопрос… Скажи все-таки, куда мы едем?

Борис вздохнул и отвернулся. Очевидно, я не смог угадать нужный вопрос.

— Мы едем к свету, — сказал он. — Путь наш пролегает через тьму.

Что-то изменилось. Ветер стал еще холоднее. Я почувствовал, как онемели губы, как на ресницах появился иней. А за окном просветлело. Я видел Жанну, стоящую на столике, с лицом, обращенным к небу.

— Я — твоя Звездочка! — крикнула она. — Спустилась к тебе с неба!

Она исчезла, оставшись сзади. А поезд несся вперед. Вот за окном появилась моя комната, женщина в белом халате, мама, отец… Они все стояли там, снаружи, и смотрели на меня.

— Есть ли шанс? — спросил я, еле двигая замерзшими глазами.

— Она ведь жива! — улыбнулся Брик.

Он встал, и лампочка в купе с треском лопнула. Осколки посыпались на мои голову и плечи.

— Найди меня, — сказал Брик, растворяясь во тьме.

Холод сменился теплом. Даже жарой. Я был закутан в толстенное ватное одеяло. Первая мысль, посетившая меня при пробуждении, была такой: «Хочу в душ!» Ощущение мокрого от пота тела было нестерпимым.

— Зачем вы его так закутали? — послышался незнакомый голос. Я увидел полную женщину в белом халате. Машинально отметил ее короткую стрижку и огромные очки в роговой оправе.

— Он же болеет! — всхлипнула мама.

— Но не переохлаждением же, право слово! Уберите одеяло, вы его убьете так!

— Знаете, что? — Мама начала шипеть от гнева. — Вы мне не указывайте, что с сыном делать! Жар костей не ломит.

— А осматривать мне его как прикажете?

— А что его осматривать? Вы его неделю уже осматриваете! Лечите!

Я потянулся, высвобождаясь из жарких пут.

— Дима? Проснулся? — подал голос отец, сидящий тут же, в сопровождении своей неизменной бутылки пива.

— Да где проснулся-то? — Мама начала плакать. — Опять, наверное, в туалет и обратно. А может, проголодался. Будешь кушать, Димочка?

— Я хочу в душ, — сказал я. — И пить. И выбросить это одеяло.

После секундной паузы мама сорвалась с места, закричала в голос и стиснула меня, скользкого от пота, в объятиях. Она целовала меня так усердно, что я ни слова не мог сказать.

— Говорил же, оклемается! — сказал папа довольным тоном. — Отпусти парня, мать. Задушишь ведь!

Но сцена радостного воссоединения продолжалась еще минут пять, не меньше. Потом женщина-врач меня осмотрела, послушала сердце, постучала молотком по коленям, помигала фонариком перед глазами.

— Как будто все в норме, — сказала она. — Скорее всего, сказался стресс. У старшеклассников такое бывает. Сложный возраст.

Наконец, я дорвался до душа. Посмотрел на себя в зеркало. Бледное лицо, круги под глазами. Страх, да и только. Покончив с гигиеной, я вышел из ванной, надеясь узнать о причинах столь пристального внимания к моей персоне.

Мама ничего не смогла объяснить. Только рыдала, хватала меня за руки и целовала. Тогда я обратился к отцу.

— Перепугал ты нас, Димка, слов нет! — сказал папа, не отрывая взгляда от телевизора. — После этого вашего бала пришел домой, лег спать, да так и не проснулся.

— В смысле? — удивился я и посмотрел на настольные часы. — Три часа… Ну да, поздно встал, конечно, но врача-то зачем? А одеяло?

Папа соизволил на меня посмотреть.

— Сегодня четверг, сыночка. Ты пять дней дрыхнуть изволил. Неужто эта Жанна тебя так умотала?

Иногда кажется, что физические страдания — это благословление божье. Когда нам больно, холодно или жарко, то все мысли собираются в хоровод вокруг источника дискомфорта. Все просто: боль равна страданию. Избавься от боли, и все будет хорошо. Когда же неудобство уходит, некоторое время мы испытываем счастье. Но вот эйфория исчезает, и мы вновь остаемся наедине с собой. Со всеми своими несчастьями.