Владимир Кузьменко - Древо жизни (Книга 3)

Двигатель стал глохнуть и сбавлять обороты. Дон включил нейтралку, и машина, прокатив еще метров пятьдесят по инерции, остановилась неподалеку от развесистой липы, бросавшей широкую густую тень на асфальт и придорожную канаву.

- Давай подтолкнем, - Дон вышел из кабины и, держа правую руку на руле, левой нажал на стойку. Эл уперся руками в багажник. Машина сдвинулась с места и покатила.

- Что случилось? Бензин кончился? - выпрямился Эл, когда малолитражка вошла в тень липы. Он снял через голову рубашку и вытер потное тело.

Дон открыл капот.

- Бензонасос перегрелся. - Он пошарил под сиденьем, нашел чистую тряпку, смочил ее водой из фляги и засунул между коллектором и крышкой бензонасоса.

- Пусть охладится. Пока перекусим.

Он открыл багажник, вытащил сложенный вчетверо коврик и постелил в тени у самого ствола липы. Эл тем временем достал из походной сумки хлеб, банку консервов и выбрал на полу заднего салона арбуз.

- Консервы можешь убрать, - Дон поморщился. - После такой жары они в горло не полезут. Режь пока арбуз, а я вымою руки.

В дороге пришлось менять спустившийся скат, и руки Дона были грязные по локоть.

- Удивительные свойства у арбуза, - потянулся Дон за вторым куском, - в любую жару он сохраняет прохладу. - Уф! - облегченно вздохнул он, съев пятый кусок. - Легче стало. Я, знаешь, ужасно люблю арбузы. В нашем городе их почти никогда не было. Завозили крайне редко, да и то незрелые. - Он потянулся за шестым куском, быстро его прикончил и взял следующий.

- Не лопнешь? - Эл съел два куска и теперь лежал на спине, подложив руки под голову.

- Лишнее выйдет. Однако пока отдохну, - Дон с сожалением положил взятый было кусок, весивший не меньше полукилограмма, отливающий блеском выступившего сахара.

- Когда мы закончим твои дела...

- Наши, Дон, наши, - поправил его Эл, отмахиваясь от налетевших на запах арбуза мух.

- Пусть будет наши, - согласился Дон. - Хотя я не вижу в них смысла. Так вот... фу ты, черт, откуда их столько налетело, - он схватил снятую перед умыванием рубашку и, размахивая ею, стал отгонять мух, облепивших арбуз.

- Прикрой его рубашкой, - посоветовал Эл.

- Так вот, когда мы их закончим, - продолжил Дон, - и вернемся домой, в нашу хижину, то там мне уже не придется пробовать этой штуки.

- Ты, я вижу, сластена.

- Грешен! Люблю сладкое, особенно арбузы, дыни, апельсины. А однажды, оживился он, - дед мой привез ананас. Ты его когда-нибудь ел?

- Не приходилось.

- Мм... тогда ты ничего не видел в жизни. Это такая... такая штука... Ну, я даже затрудняюсь тебе сказать, до чего же она вкусная... а запах! Непередаваемый! Вот если, как бы тебе объяснить, смешать дыню с апельсином... нет, не то. В общем, я не могу тебе передать всей гаммы запаха и вкуса. Хотя, не нужны мне никакие ананасы. Не понимаю, как местные жители выдерживают такую жару. Я бы живьем сжарился.

- Адаптировался бы. Человек - самое адаптивное существо. Он может жить везде, где другие организмы не могли бы существовать.

- Интересно, а почему это?

- Я вообще-то не специалист, но объясню тебе, как я понимаю. По-видимому, существует два типа адаптации: жесткая и пластичная. Жесткая - это когда организм уже рождается приспособленным к данным условиям среды существования. Ему не надо обучаться, приспосабливаться, так как он уже оптимально приспособлен. Но у него нет резервов для переадаптации, если условия существования меняются. Некоторые из них могут жить только во влажном и жарком климате, другие - в пустыне, третьи - в условиях тундры, и так далее. Человек же рождается еще ни к чему не приспособленный. У него пластический вид адаптации, позволяющий приспосабливаться к любым условиям. Он способен, как ни один другой организм, обучаться. У него даже инстинкты не так развиты, как у животных. Животные уже обучены и не могут переучиваться. Поэтому человек и выдерживает такие условия, какие не выдержит ни одно животное.

- Я думаю, - согласился Дон, - если бы в лагере Брюла вместо людей работали слоны, они дохли бы как мухи.

- Особенно, если бы их заставляли слушать стихи, - рассмеялся Эл.

- Ну что? Поедим, может быть? - Дон открыл консервным ножом банку с тушенкой и намазал ею два куска хлеба. Протянул один Элу.

- Ты говорил об адаптации... - напомнил он.

- Собственно, я все сказал... А в тушенке один жир... смотри! В банке только два маленьких кусочка мяса, грамм по двадцать каждый.

- Жулики! Заливают банки дешевым смальцем. Так все-таки про адаптацию...

- Что тебе еще сказать? Ты бывал на спортивных состязаниях или в цирке?

- Смотрел их только по телевизору. А цирк я вообще недолюбливаю. Особенно, когда показывают дрессированных животных. Что-то в этом тягостное, вымученное. И зоопарк терпеть не могу. Сам знаешь, сидел "в клетке", так что понимаю несчастных животных... Послушай! Мне пришла сейчас колоссальная идея!

- Интересно, какая?

- Как совершенно бескровно свергнуть любой насильственный режим в государстве!

- Ну! Очень любопытно, что ты внесешь в теорию революции? - рассмеялся Эл.

- А ты не смейся... Я удивляюсь, как до этого не додумались раньше... Надо сделать то же самое, что делают животные, которых запирают в клетки.

- Что же они делают?

- Перестают размножаться. Если бы женщины в такой стране перестали рожать детей, провели бы забастовку, то любой режим года через три-четыре сдался. Ты представляешь?

- Представляю, - посерьезнел Эл.

- К чему рожать новых рабов и пушечное мясо? Лучше совсем не иметь детей. Хотя бы года три-четыре. Если изменят режим и сделают его более человеческим, то бабоньки наверстают упущенное, а нет, так нет. В чем главная сила земли нашей? В детишках, в этой молодой поросли, и в бабах, которые эту поросль выращивают. Вот где корень всего сущего. А ты посмотри, что с ними делают?! Бабы наши надрываются на работе наравне с мужиками. Где ей время взять воспитывать и растить детей? Утром, чуть свет, тащит их в детсад, потом давится в трамвае или автобусе по дороге на работу, вечером, к концу рабочего дня, нагруженная авоськами, сумками, ползет домой. Да у коровы и то жизнь легче! Ее теленок при ней пасется.

Ты скажешь, теленка у коровы на бойню заберут. А у бабы? Что, нет? Подрастет, дадут пару сапог, берет, автомат, и шагай, парень, за моря-океаны, выполняй свой долг. А кому он что должен, что там за морем потерял? Хорошо еще, если живой вернется, а то и в запаянном гробу, а матери, которая его вырастила, единовременное пособие... за сына... Это не издевательство ли? Да это еще что! Я на первом этапе, когда меня за того мусора осудили, видел такое, что даже сейчас, как вспомню, страшно становится.

Нас уже в вагоны грузили, а тут еще одну колонну пригнали. Смотрю, мать честная, пацаны лет по четырнадцать, низкорослые, худые, с тюремной стрижкой, лопоухие. Ватники на них, как на чучелах огородных, ниже колен... а сами - по пояс конвоирам будут... Думаю, за что же их-то? Какую такую опасность представляют они для державы нашей? Смотрю на них, а к горлу ком подкатывает. Дети ведь! Что же вы, люди, делаете? Вконец совесть свою пропили или уже родились без нее? Воришки, скажешь? Хулиганы? А кто их сделал ими? Кто лишил их материнской ласки, кто бросил на улицу? Кто спаивал отца? Бывало, зайдешь в магазин, а там хоть шаром покати, зато этой самой плодово-ягодной бормотухи хоть залейся. - Дон зло сплюнул. - Иногда мне кажется, - продолжал он, глядя перед собой отсутствующим неподвижным взглядом, - что это все специально делали, чтобы подорвать силы народа, чтобы, значит, вот так все время было и ничего не менялось. Ты только подумай, сколько за последние десять лет спецдомов для идиотов и неполноценных детей понастроили, для тех, кто, значит, родился от алкоголиков и наркоманов...