Петр Воронин - Прыжок в послезавтра

Еще недавно перед каждой вылазкой в горы или встречей с кем-то Эля вопросительно смотрела на Филиппа: он следил за состоянием здоровья Валентина, он имел право разрешить или отменить… Сейчас в первую очередь она спрашивала самого Валентина: свободен ли он?

Самочувствие у Валентина было преотличное, и даже Филипп вынужден был признать это.

— Вот странно: нагрузка большая, тревоги, а тебе даже лучше, чем когда во всем тишь и гладь… Правильно считают; человека нельзя, конечно, перегружать — износится преждевременно. И недогружать нельзя — изнежится, ожирением душевным заболеет, — и закончил с горечью. — Опять, понимаешь, психология, в которой я так мало смыслю.

— Век живи, век учись, — сказала Эля, вздохнув. — Старо как мир, а правда.

— Учусь. Как не учиться… — не без грусти согласился Чичерин. — Вот понять бы, как ее загодя определять, эту самую нервную нагрузку на каждого человека.

Ни для кого из друзей не было секретом, что Филиппа в первую очередь интересует состояние человеческого организма после восстановления, и с этим все, в том числе Валентин, мирились как с неизбежностью. В конце концов не Филипп, так кто-то другой. Уж пусть лучше Филипп, во всех отношениях симпатичный парень, хотя и придира.

— Займусь я методами определения оптимальной нагрузки на человеческий мозг, — промолвил Чичерин. — Не сейчас, конечно…

Комитет защиты каждую оборонительную меру обсуждал дважды. Утром собиралась половина членов Комитета. Принятые рекомендации хранились втайне, пока не оканчивалось коллективное мышление у второй половины. После этого выводы сравнивались, и принималось окончательное решение.

Валентин участвовал в работе обеих групп: так высоко ценились его военные знания. По сути дела ради его отдыха устраивался четырех-пятичасовой перерыв между коллективными мышлениями.

По приказу Комитета защиты все сотрудники научных орбитальных станций были отозваны на Землю. На космодромах оставили роботов и очень небольшое число планетолетчиков. Луна и двадцать два ликоса с их массивными платформами стали главными пунктами обороны. Специальные команды роботов спешно смонтировали там ультралазерные батареи. Мощность каждой была огромна — на земле с их помощью пробивались тоннели. Ультралазеры превращали в летучую плазму любое материальное тело, попавшее под их удар. В грозной готовности застыли ракеты, вооруженные аннигиляционными торпедами; их начинили антиматерией, которую совсем недавно научились выделять. Готовили эту антиматерию для опытов с фотонными ракетами, способными развить, как предполагалось, световую скорость. А пришлось отдать для торпед…

Срочно осуществлялись меры биологической защиты. Глубоко под Землей строились убежища, в первую очередь для будущих матерей и детей. В подводных городах и тоннелях подземных дорог все делалось для того, чтобы укрыть взрослое население.

Валентину невольно вспомнилось строительство оборонительных рубежей возле их городка в ту, давнюю теперь войну. Были горы земли, стук лопат и хриплое дыхание людей… Он тоже рыл тогда траншеи и противотанковые рвы. Он видел, как, надрываясь, взрослые устанавливали ежи из рельсов, рубили лес. Люди, тысячи людей. Не только мужчины, а главным образом женщины, старики, подростки. Мелькание лопат и слабых рук.

Сейчас все были не похоже на прежнее. В космосе, под землей, под толщей морей и океанов все делали умные механизмы. А люди, даже те, кто по приказу Комитета защиты разрабатывал оборонительные проекты, тотчас после выполнения задания принимались за обычные свои дела. Опасность, грозившая Земле, сплотила всех, и если раньше кто-то и чем-то был недоволен, кто-то считал себя обделенным, теперь эти обиды казались по-детски несерьезными. Люди, сильнее, чем когда-нибудь раньше, ощутили свое родство, свою общечеловеческую принадлежность. Была и внешняя перемена: все стали строже, сдержанней, реже смеялись. Микростанции связи получили распоряжение быть начеку: ведь в любой момент могли поступить чрезвычайные сообщения.

В остальном жизнь текла, как обычно. В выпуске общепланетных известий вслед за информацией о космическом пришельце непременно рассказывали о новостях, связанных с проектом «Циолковский».

Валентину было по душе, что Всемирный Совет распорядился продолжать подготовку к осуществлению проекта. Это порождало в людях уверенность. Это пресекало панические слухи, которые неизбежно возникают при опасности.

Управление общественного мнения передало результаты опроса, объявленного около месяца назад. Человечество было готово высвободить не два-три, а пять миллионов ученых, преимущественно рамэнов и расэнов… Наступало время не в мечтах, а и на практике выбираться из колыбели земного разума. Если же существа в шаровидном теле и пославшая их цивилизация встанут на пути, тем более надо идти в космос, искать друзей и союзников. Обороняясь, думай о прыжке в завтрашний и послезавтрашний день!

Как-то вечером, вернувшись после коллективного мышления, Валентин застал в своей квартире Филиппа.

Тот сидел у видеопанорамы, уже включенной, но безмолвной: была минутная пауза в передачах.

— Я сейчас говорил с Элей, — сообщил Чичерин. — Она идет сюда… У тебя есть новости?

— Ничего важного… Впрочем, шаровидное тело, кажется, начало притормаживать.

— А способ торможения?

— В том-то и дело, что никакого, как ты выражаешься, способа. Скорость снижается и все.

— А у нашей ракеты? Она ведь рядом.

— Планетолетчикам пришлось включить тормозные двигатели, чтобы не обогнать шаровидное тело…

— Вот тебе и ничего важного: опять и опять загадки! Не нравится мне это.

Появилась Эля, кивнула в сторону экрана:

— Общепланетная?

Ответа не потребовалось, потому что на экране возникло изображение Земли, опоясанной алой лентой с надписью: «Разум преобразует природу».

Эля, тоненькая и стройная, никогда не казалась Валентину красивее. И недоступнее — тоже. После проводов Халила что-то изменилось в ее отношении к нему, но он не мог понять, в чем перемена, к лучшему ли она.

— Товарищи!..

Кто это? Даниэль Иркут? Здесь? Фу-ты! До сих пор видеопанорама словно подшучивает над ним. Даниэль Иркут далеко. Он либо в студии, либо в своем кабинете, в институте. А рядом с рабэном, видимо, кто-то из сотрудников информационной службы.

— Дорогой друг, — обратился этот сотрудник к Даниэлю Иркуту. — Хотелось бы узнать твое мнение о двух предложениях, которые присланы в Совет общественных наук. Не удивляйся, что я пришел к тебе. Оба предложения касаются проекта «Циолковский». Первое из них… Хотя есть смысл сказать сначала вот о чем. Все мы давно привыкли, что любая принципиально новая проблема рассматривается в двух институтах или двух комиссиях, а уж затем принимается решение. Так?