Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста

Город, если только то, что открылось моему взгляду, можно было назвать городом, назывался Плоские Пруды. Его единственная улица состояла из жалких деревянных лачуг, утопающих в грязном снегу. Все это выглядело как пародия на городок из американских вестернов. Сразу становилось ясно, что Плоские Пруды – не станция, а полустанок, куда люди приезжают только для того, чтобы пересесть с одного поезда на другой. Дорог в обычном понимании этого слова в селении не было. Ими назывались узкие полосы, где грязь была более или менее плотно утрамбована колесами автомобилей и ногами людей. К двери единственного магазина была прилеплена бумажка с надписью «Яиц нет», а на крыльце стоял инвалид с костылями. Плоские Пруды являлись, судя по всему, последним оплотом цивилизации, за которым простирались дикие, неосвоенные земли. Единственным приметным строением в городке было приземистое здание рядом с железнодорожными путями, из труб которого в небо валил густой черный дым. В нем, как оказалось, находилась печь для обжига кирпичей, из которых возводились сооружения на территориях, расположенных к северу от Плоских Прудов, в частности, в поселениях под претенциозными названиями, такими как Институт-75 или Коммуна-32.

Сунув деньги водителю грузовика с кирпичного завода, который ехал на север, в Петрок-111, я забрался в почти полностью забитый кузов. Три часа мы ехали по прямому, как стрела, проселку, и кирпичи с шорохом и стуком ерзали и подпрыгивали всякий раз, когда колеса машины попадали на неровности дороги. От еще не остывших кирпичей веяло теплом, и под шум двигателя я едва не задремал. Наконец грузовик резко затормозил, и раздался веселый крик водителя:

– Петрок-111! Надеюсь, поездка вам понравилась!

С трудом двигая затекшими руками и ногами, я выбрался из кузова, а водитель и его помощник принялись разгружать машину, перебрасывая привезенные кирпичи в большую груду точно таких же, сложенную у дороги. Осмотревшись, я увидел неподалеку тусклые огоньки поселка и не без труда различил очертания жилых домишек и магазина. Самым заметным строением в Петроке-111 была ректификационная колонна нефтеперегонного завода.

Найдя в стылом северном небе Полярную звезду, я спросил у моих спутников, как далеко находится Петрок-112.

Они громко рассмеялись.

– В двух часах езды, – ответил один из них. – Да только тебе там делать нечего, приятель. Там одни только солдаты да ученые.

Попрощавшись, я побрел туда, где, по моим расчетам, должен был находиться центр поселка.

Пытаться найти временное жилище было бы неразумно – меня наверняка уже разыскивали. Однако и ночевать на улице из-за холода было невозможно. Черные лужи талой воды к ночи покрылись коркой льда. Я бродил по неосвещенным переулкам, ощупью пробираясь между домами и ориентируясь по фонарям нефтеперерабатывающего завода, пока не наткнулся на некое подобие бара. Правда, вывески на нем не было, но внутри это место выглядело весьма типично – такие заведения есть, наверное, в любом городе и поселке любой страны. Вероятно, когда-то это был обычный жилой дом, но теперь он каким-то образом трансформировался в нечто совсем иное. В центре довольно большого помещения располагалась большая печь. Вокруг нее за столами, сколоченными из неструганых досок, сидели люди и в лунном свете, проникавшем в окна, накачивались спиртным. Мое появление вызвало удивленные взгляды, но никто из посетителей не произнес ни слова. Усевшись у печи, я протянул хозяйке заведения, беззубой старухе, несколько рублевых бумажек и получил стакан алкогольного напитка, мало чем отличающегося от антифриза, и миску с бобами и рисом.

– Я приехал к своему двоюродному брату, – сказал я. – Он умирает. Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы отвезти меня в Петрок-112?

– Завтра, завтра, – пробурчала старая карга, и на этом разговор закончился.

Глава 40

Под утро я заснул. Когда меня разбудил резкий толчок, я инстинктивно сунул руку в карман с пистолетом, полагая, что пришли меня арестовывать. Однако вместо солдат я, открыв глаза, увидел перед собой человека с круглым, как луна, лицом. Глаза его сияли. Человек с интересом рассматривал меня, улыбаясь до ушей.

– Это вы собирались ехать в Петрок-112? – спросил он, видя, что я окончательно проснулся. – Если хотите, я вас отвезу.

Названная им цена показалась мне грабительской. Транспортное средство, имевшееся в его распоряжении, представляло собой старый немецкий штабной автомобиль. Вид его вызвал у меня изумление, хотя удивить меня довольно трудно. Металл на дверях и на крыльях машины проржавел насквозь, превратившись в хрупкую оранжевую корку. Из сидений торчали пружины, небрежно прикрытые старыми одеялами. Спереди и по бокам еще угадывались белые нацистские кресты. Заметив, что при виде странного агрегата у меня слегка отвисла челюсть, хозяин авто улыбнулся еще шире.

– Мой отец убил двух немецких полковников и майора и даже краску не попортил, – пояснил он. – Бах, бах, бах! Три выстрела – три трупа. Три револьверные пули с мягким наконечником – и дело в шляпе. Потом отец погиб где-то в Польше. А машина вот осталась. Ну что, поехали?

Вскоре после того, как машина тронулась с места и набрала скорость, я убедился, что, не обладая выдающейся плавностью хода, она тем не менее вполне исправна.

– Спасибо, – пробормотал я, – за новые впечатления. На таких автомобилях мне еще ездить не приходилось.

Всю дорогу до селения под названием Петрок-112 я просидел молча. Ежась от холода – через множество щелей в салон машины без труда проникал ледяной встречный ветер, – я раздумывал над тем, что делать дальше. Было очевидно, что меня уже ищут. Возможностей проникнуть в поселок незаметно у меня не было, а удача, которая до сих пор мне сопутствовала, рано или поздно должна была от меня отвернуться. Со всей очевидностью вставал вопрос: готов ли я умереть ради того, чтобы получить нужную мне информацию? Понятно, что, будь у меня выбор, я предпочел бы быструю и легкую смерть, а не долгие допросы на Лубянке. Обдумав все еще раз, я пришел к однозначному выводу: что бы ни случилось, я не могу умереть, не получив максимум сведений о Виталии Карпенко и Петроке-112. Следовало ли считать мою миссию самоубийственной? Трудно сказать. Так или иначе, я был готов выполнить ее до конца, поскольку информация, которую я рассчитывал получить, могла с лихвой перевесить все негативные последствия моей гибели, в частности, изрядную скуку очередного проживания уже известной мне жизни. Да, моя миссия была безрассудной и опасной, но она была настоящим приключением, а в моих жизнях мне выпадало так мало приключений…