Сергей Лукьяненко - Чистовик

Ну, насчет «почему» у меня ответа нет. А вот как насчет «когда»?

Первый случай — перепугавшийся Котя пытается меня задушить. Мертвой хваткой вцепляется в горло, я уже задыхаюсь, мне не спастись… и в беспомощной попытке отмахаться я наношу куратору чудовищный по силе удар. Котя вышибает собой дверь машины и падает на снег, смятая дверца виснет на нем жестяным воротником…

Ах, какие приятные воспоминания!

Что тогда происходило? Меня пытались убить. Страх, ярость, злость? Что привело в действие мои способности? Ситуация в общем-то очень похожа на нынешнюю…

Но ведь были и другие случаи!

Я замерзаю в ледяных пустынях Януса — и способности не появляются.

Меня окружают полицейские в Эльбинге — я ничего не могу поделать.

Зато в городе Орле, убежав от арканцев, я сажусь в такси. Ситуация в общем-то уже не критическая. Но я веду непринужденный разговор с водителем о местных дорогах, а потом и вовсе откуда-то узнаю совершенно ненужные мне подробности адюльтера, которому предается его супруга.

Значит, самое первое и напрашивающееся объяснение — ложное. Дело не в ярости. Я не добродушный доктор Джекил, превращающийся в свирепого Хайда. Тут что-то другое.

Все должно быть просто.

Даже проще, чем ярость и злость!

Я взмахнул рукой, будто ловя ускользающую догадку. Казалось, что стоит мне понять механизм «включения» способностей функционала — и я пойму что-то куда более важное. Пойму основы их силы, пойму нелогичность всех параллельных миров с их многочисленными совпадениями и не менее многочисленными различиями.

Что еще было общего в трех ситуациях?

Два раза под угрозой была моя жизнь. Один раз… один раз я оказался перед выбором. Вернуться в Москву или продолжить путь в Харьков.

Теплее?

Еще как теплее!

Польские пограничники не смогли бы меня задержать, Котя следил за происходящим. И на Янусе — то же самое. Но самое главное — у меня не было никакого выбора. Я был вынужден уйти в ледяные пустыни, я не мог убежать от полицейских. Я просто следовал единственно возможному пути.

А эти три раза я выбирал.

Умолять Котю о пощаде — или попытаться дать отпор.

Вернуться в Москву — или ехать в Харьков.

Сдаться арканцам — или вступить в безнадежный бой.

Выбор. Развилка моей судьбы.

Аркан управляет мирами, направляя их развитие в том или ином направлении. Выдернут из истории Сервантес — и нет Дон Кихота с Санчо Пансой. Нет того небольшого изменения в мозгах сотен и тысяч его современников, образованных и культурных людей, что пошатнет позиции церкви, напрочь покончит с эпохой рыцарства и средними веками. Ренессанс протекал чуть иначе, церковь сохранила позиции, технический прогресс затормозился. Исчезнув из реальности, Дон Кихот все-таки победил все ветряные мельницы на свете…

Но, ирония судьбы, более сильная церковь Тверди сочла допустимыми биологические исследования!

Нет, наверное, развилка произошла не только и не столько из-за неудачливого испанского писателя. Было еще множество факторов — от Цезаря, не преданного Брутом, и до Черчилля, писавшего философские трактаты вместо политических мемуаров. Но в любом случае это метод работы функционалов — точечные изменения в истории, вмешательство в судьбы отдельных людей. И, видимо, способности функционалов тоже связаны с процессом выбора. Каждый раз, когда я оказываюсь перед выбором в своей судьбе, серьезным выбором, а не дилеммой «чай пить или кофе», я получаю назад свои силы.

Что, впрочем, вовсе не гарантия правильного выбора.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Небо быстро темнело, загорались звезды. Я остановился и еще раз осмотрелся. Идти в темноте по звездам? Чтобы потом лишиться сил и упасть под палящим солнцем?

Придется остановиться на ночлег. Эта точка в степи для ночлега ничуть не лучше и не хуже любой другой.

Я снял ранец, покрутил в руках рацион, но распечатывать не стал. Съел кусок шоколада, запил водой из фляги. Вроде бы на глоток-другой приложился — а фляжка на треть опустела. Аккуратнее надо, аккуратнее…

Ранец я пристроил под голову. Автомат под правую руку. Не то чтобы я кого-то опасался, но вдруг…

В небе медленно разгорались звезды. Нигде не увидишь столько звезд, как в ночной степи. Даже море светится искрами криля, отражает слабый свет звезд. А здесь была абсолютная тьма. Меня угораздило угодить в этот мир в новолуние — словно специально чтобы полюбоваться всеми красотами местного неба.

Уже засыпая, я подумал, что мне чудится далекий шум воды. Видимо, нервное. Заранее боюсь жажды…

Бывает так, что и в самой удобной постели, в самом спокойном расположении духа не удается заснуть. Или заснешь, но ночью несколько раз проснешься. Или проспишь всю ночь, но утром встанешь разбитый и сонный.

А здесь — на поросшей сухой острой травой земле, с преследователями, способными в любой момент материализоваться рядом, после кровавой жестокой схватки — я открыл глаза с первыми лучами солнца, бодрый и готовый ко всему. И даже сон какой-то снился — приятный и умиротворяющий. Чистый воздух, что ли, тому причиной? Или в шоколаде были какие-то транквилизаторы? Или скорее обычные шутки непредсказуемой человеческой психики?

Потянувшись и походив взад-вперед для разминки, я прислушался к позывам организма. Позывов не было, зато хотелось пить. Растягивая удовольствие, я медленно достал флягу, открутил колпачок, сделал пару глотков. Потом доел шоколад. И мрачно посмотрел на встающее солнце.

Жара в пустыне убивает быстро. Я, к счастью, не в пустыне, воздух не столь сух, и этот день я еще как-нибудь продержусь. А вот завтра мне потребуется либо вода, либо… либо уже ничего не потребуется.

Ранец за спину, автомат на шею. И вперед на север. Пока не станет слишком жарко, нужно преодолеть возможно большее расстояние…

Но идти мне пришлось недолго.

Минуты через две-три я заметил впереди какую-то полоску, рассекающую степь с востока на запад. Некоторое время всматривался, ничего не понял и ускорил шаг.

А вот когда понял, что вижу, то вначале остановился, потом стал идти медленно и осторожно.

Пока не дошел до края каньона, рассекавшего степь.

Я не географ и не геолог. Я не знаю, во всяком случае, без подключения к знаниям функционала, бывают ли на нашей Земле такие каньоны. Наверное, бывают.

На Большой Каньон, излюбленный режиссерами боевиков, этот провал, конечно, не тянул. Но и на обычный овраг тоже был не похож.

Прямой как стрела. Ширина — метров пятьдесят. Глубина — тоже никак не меньше. Очень крутые стенки каньона сходились внизу в узкую расщелину, по которой стремительно неслась вода. Каньон шел откуда-то с предгорий, и, проследив взглядом поток воды, я увидел вдали клочок голубой глади.