Эдуард Маципуло - Нашествие Даньчжинов

Наверное, и я буду в старости таким же – суетливо шагающим куда-то, пришептывающим на ходу, не обремененным ни страстями, ни имуществом, ни высшими авторитетами. И открывающим преждевременные истины?

Нет, нет, я уже таков, я – он! Я слился с ним, настроился на его волну. Я вошел в суть явления – так это должно называться. Теперь его мысли – мои мысли. Наши общие. И общие для множества людей, для какого-то типа мышления… И, может быть, поэтому я физически ощущаю, как с каждым шагом старичок приближается к беде.

Вот он остановился, чтобы передохнуть, поправил на морщинистом плече ветхую тогу аскета, обернулся – и меня сковал ужас.

Лик «Неизвестного проповедника из Сусхара»! Это я в будущем?! Мое лицо станет маской монстра?!

Я потерял сознание.

Когда армейские рации сообщили о выходе загонщиков на исходные рубежи, Великий Даньчжин взобрался по приставной лестнице на любимого слона и уже сверху пошутил насчет сиятельных и охотников в объятиях чухч. Затем записал на магнитофон один из своих удивительных экспромтов, переполненных глубоким смыслом:

Рано или поздно исчезнут с лица Земли многие народы и государства, затеряются в веках создатели религий, философий, политических учений. Но имя победителя суперлюдоеда останется в Истории. Как остались Георгий Победоносец и сэр Корбетт[4].

Вот почему Небесный Учитель выбрал нас.

И жестом руки запретил вполне естественные после такой речи крики и аплодисменты.

И вот любимый слон Великого Даньчжина ступил с осторожностью и недоверием на качающийся мост, отремонтированный саперами. Босоногие погонщики вели его за разукрашенный хобот. Обычно лучший из слонов доверял им без раздумий, а тут вдруг уперся, потом поднял хобот и затрубил с такой силой, что раньше срока поднял монастырский народ на утреннюю молитву.

Князь спешился. Похлопав любимца по крутой скуле и немного успокоив его, пошел впереди. На других слонах ехали опытные люди из Службы Княжеской Безопасности, придворные летописцы с кинокамерами и магнитофонами, а также несколько столичных монахов, само присутствие которых отпугивало всякую нечисть, вроде злых духов и кишечных палочек.

Накрапывал мелкий дождь, далеко внизу шумел поток, и буйная пена слегка светилась в предрассветном сумраке. Князю стало страшновато от неясных предчувствий, но он продолжал идти, увлекая слонов своим мужеством.

Стиснутый стальными телами людей из Службы Безопасности, Великий Даньчжин миновал мост, ступил на каменную твердь, выхлестанную до стерильности дождями. И тут из сумрака на них свалилось огромное мокрое тело. Затем страшный рык потряс округу.

Должно быть, людоед уже по опыту знал: если появились загонщики с гонгами, то из рассадника врагов что-тообязательно выползет, чтобы принести вред тиграм и джунглям…

Тревожный рассвет растекался по краешку неба.

– Горе! – кричали люди на стенах чхубанга. – Большое горе пришло на Землю! Плачьте все! Великий Даньчжин умер!..

Влажные сквозняки колебали огни плошек.

– Очнулся! – чей-то испуганный шепот.

Вокруг меня застыли напряженные фигуры подвальных мудрецов.

– Пхунг, ты живой? – Надо мной повисло широкое лицо – сгусток тени, продырявленный лихорадочными блестками глаз. – Ты так светился! Золотым светом!

Пронзительная мысль встряхнула меня: причины постижений Учителя – не в сфере чувств! А в первых ростках логического знания! Парадоксально! Успехи «дологи-ки» – в появившейся логике!

– Ты познал Мантру?..

– Нет, нет, я познал другое… более важное… – Потрясенный открытием, я поднялся, держась за бамбук стеллажа. – Значит, все-таки добыто все не интуитивной мудростью…

Я ощущал в себе множество выводов-откровений, которые могли меня разорвать своей энергией в клочья. Я огляделся – сумрачно-гнетущие своды Подвалов, размытые пятна лиц. И боль резанула мое сердце.

– Надо всем выйти из Подвалов! Скорей! – воскликнул я. – Подвалы пожирают нас! Разве не чувствуете?

– Как ты такое говоришь? – изумленный шепот. – В Подвалах хорошо.

– Разве здесь идет дождь и дует ветер? – въедливый шепот. – Разве здесь не кормят? А где еще столько книг? Нам повезло, и тебе повезло, Пхунг. Здесь можно прожить всю жизнь.

Небывалые чувства терзали меня.

– Подвалы – ловушка для книжников, поймите! А книги – приманка!

– Ты не любишь даньчжинов… – обидчивый шепот. – Подвалы – благо для мудрых.

– Ну конечно! – Меня трясло в негодовании. – Только здесь место книжной мудрости! Только в подвальном облике ей разрешено существовать! Прекрасная форма убийства, изощренный азиатский способ!

– Выйти нельзя, ты же знаешь, Пхунг. За это наказывают смертью.

– Вам вбили, что вы обречены. Обречен – значит, безопасен. Но это справедливо только для рабов! А у вас в прошлом году отменили рабство. Так какого же дьявола продолжаете быть рабами? – Я бросился к Большой Отдушине, тряхнул изо всей силы решетку, потом начал бить по ней кулаками. – Выпустите нас отсюда!

Глухонемой монах – «отдушник», по-видимому, уловил сотрясение решеток, приоткрыл обитую железом створку. Светильник вырвал из тьмы его скобообразную нижнюю челюсть, выступающие надбровные дуги без признаков бровей. Он некоторое время смотрел на меня, будто прислушивался к крикам, потом со стуком захлопнул створку. Послышался лязг запоров.

– Отсюда невозможно выйти, – сказал трусливым полушепотом Чжанг. – Мы точно знаем.

– Посмотрим, – пробормотал я.

– Ты совершенно не любишь даньчжинов, – недовольно произнес Саранг. – Слышишь? Стучат и что-то ломают… Это наши братья ломают твои аппараты, я их послал.

Чжанг не набросился на Саранга с кулаками, а сел на корточки и спрятал лицо в ладони. Он так надеялся, что «чемодан» выведет его на уровень тех, кого мог бы принять Небесный Учитель. Пока он выстанывал успокоительную молитву, я сбегал в свою келью, чтобы убедиться – аппаратура превратилась в металлолом. Двое тощих усталых монахов с усердием добивали чудо монстрологической техники. С детской непосредственностью они мне объяснили: так надо для Священного Покоя. Сколько цветущих цивилизаций было разгромлено вот такими глыбами и бамбуковыми палками! И сколько великих умов было остановлено ими!

Когда монахи погрузились в лечебный сон, мы с Чжангом спустились в нижний горизонт Подвалов, где было место для омовений и прочих гигиенических процедур, а также «мусоропровод». Массивная плита из прочнейшего гранита покоилась посреди приземистого мрачного зала, обрамленного густыми многовековыми тенетами, которые тоже стали духовной ценностью даньчжинов, поэтому их ни в коем случае нельзя было убирать. Из нескольких бамбуковых труб, торчащих из стены, падали звонкие струйки родниковой воды, которая растекалась тонким слоем по камню.