Филип Дик - Убик

Но тогда дело выглядело иначе. Этот низенький, толстенький пилот — Сэнди Ясперсен — тоже видел отлитую в деревянной форме бутылку с эликсиром «УБИК» на конечном этапе ее преображения. Это не было его, Джо, субъективное представление; ведь благодаря ей он смог добраться до Дес Мойнеса. Пилот видел также метаморфозу автомобиля «Ла Салле». Поэтому могло показаться, что болезнь, от которой умер Эл, носила совершенно иной характер. По крайней мере, Джо на это надеялся. Он молился, чтобы это оказалось правдой.

«Допустим, — размышлял он, — что мы оказались не в состоянии обратить процесс регресса, что останемся в этой действительности до конца жизни. Так ли уж это страшно? Мы можем привыкнуть к старинным девятиламповым приемникам „Филко“ в форме комода, тем более что они будут меняться: в этот период уже знали супергетеродины, хотя еще ни один из них мне не попался. Мы научились управлять автомобилем марки „Америкэн Остин“, который можно приобрести за 445 долларов (эта сумма пришла ему в голову совершенно случайно, однако он почувствовал, что она верная). Когда мы устроимся на работу и начнем получать теперешние деньги, нам не нужно будет летать бипланами „Картисс-Райт“ — ведь еще четыре года назад была открыта авиалиния через Тихий океан, использующая скоростные четырехмоторные самолеты типа „Чина“. Трехмоторному самолету Форда уже одиннадцать лет, для современных людей — это реликвия прошлого. А тот биплан, на котором я добрался сюда, даже для них музейный экспонат. Моя машина „Ла Салле“, прежде чем произошло ее преображение, была вполне приличным механизмом, а управление ею доставило мне истинное удовольствие».

— А что будет с Россией? — спросил его Блисс. — То есть за время войны? Мы ликвидируем этих красных? Вы способны заглядывать настолько далеко в будущее?

— Россия примет участие в войне как союзник Соединенных Штатов, — ответил Джо, одновременно думая: «А что будет со всеми остальными предметами, существами, продуктами? В области медицины мы сделаем значительный шаг назад; прикинем, вроде бы они только начинают применять сульфамидные препараты. Это окажется для нас нелегкой проблемой, если заболеем. Дантисты тоже выглядят не особо привлекательно: все еще пользуются бормашиной и новокаином. Фторированная паста для зубов еще не существует; до нее еще двадцать лет».

— Как наш союзник? — зашевелился Блисс. — Коммунисты? Это невозможно — ведь они подписали договор с нацистами?

— Немцы расторгнут этот договор, — объяснил Джо. — Гитлер нападет на Советский Союз в июне 1941 года.

— И уничтожит его, будем надеяться.

Вырванный из потока своих размышлений, Джо повернул голову, чтобы повнимательнее рассмотреть Блисса, сидящего за рулем своего девятилетней давности «Виллис-Кнайта».

— Эти фашисты — настоящая угроза для Германии, — продолжал Блисс. — Возьмем вопрос отношения к евреям. Вы знаете, кто от этого выигрывает? Евреи у нас в стране: у многих из них нет даже гражданства, но все живут как иммигранты, да еще получают дотации от государства. Я считаю, что в некоторых отношениях фашисты и в самом деле в еврейском вопросе зашли слишком далеко, но ведь не надо забывать, что жидовское засилье существует издавна и следовало найти какой-нибудь выход из ситуации, пусть бы он был даже не такой решительный, как концентрационные лагеря. У нас в Штатах стоят такие же проблемы — как насчет евреев, так и насчет черномазых. В конце концов нам тоже придется как-нибудь разобраться и с теми, и с другими.

— Я еще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь применял слово «черномазый», — заметил Джо. И понял, что начинает оценивать этот период несколько иначе. «Я уже забыл обо всем таком», — догадался он.

— Линдберг — вот человек, у которого верный взгляд на немцев, — сказал Блисс. — Вы слышали, как он говорит? Я не имею в виду то, что пишут в газетах, а какой он на самом деле… — Он затормозил и остановился перед сигналом СТОП, оформленным в виде семафора. — Или, к примеру, сенаторы Бор и Ней. Если бы не они, Рузвельт продал бы оружие Англии, а мы бы оказались втянутыми в войну, с которой не имеем ничего общего. Это Рузвельту дьявольски хочется ввести поправку в эмбарго на торговлю оружием, ему не терпится, чтобы мы начали войну. Но американский народ его не поддерживает. Американский народ не намерен воевать за англичан или кого-нибудь там еще.

Прозвучал звонок сигнала и поднялось зеленое плечо семафора. Блисс включил первую скорость, «Виллис-Кнайт» тронулся дальше, влившись в уличную суету, которая царила в это время в центре Дес Мойнеса.

— В ближайшие пять лет у нас не будет особых причин для радости.

— Это еще почему? Все жители штаба Айова того же мнения, что и я. Знаете, что я думаю о вас, сотрудниках Ранкитера? Послушаешь, что вы говорите, и придешь к выводу, что все вы — профессиональные агитаторы. — Блисс бросил взгляд на Джо взгляд, полный уверенности в своей правоте.

Джо не ответил. Он разглядывал старинные дома из кирпича, дерева и бетона, причудливые машины, большинство из которых были черного цвета, и думал: одному ли ему явился этот особый аспект жизни в 1939 году. В Нью-Йорке будет иначе, а тут — Средний Запад, известный своими изоляционистскими настроениями. Мы не будем здесь жить, решил он, поселимся на восточном или западном побережье.

И все-таки он инстинктивно чувствовал, что в этом разговоре всплыл вопрос, который будет представлять для всех них серьезную проблему. «Мы слишком много знаем, — думал он, — чтобы спокойно жить в этом времени. Если бы нас откинуло лет на двадцать-тридцать, мы бы смогли психологически адаптироваться — снова пережить программу „Гемини“, выход в космос, первые примитивные полеты „Аполло“… В этом же времени…

Они все еще слушают сочинение „Два черных ворона“ на пластинке со скоростью 78 оборотов в минуту. И Джо Пеннера. А также программу „Мерт и Мэрджи“. Все еще зализывают последствия эпохи великого кризиса. Люди той эпохи основывают колонии на Марсе и Венере, налаживают регулярные межзвездные перелеты, эти же не могут справиться с пустыми территориями Оклахомы.

Эти люди живут в мире, законы которого определяет риторика Уильяма Дженнингса Брайана; „Обезьяний процесс“ Шопса для них — дело живое и актуальное. Мы не сможем приспособиться к их мировоззрению, морали, политическим взглядам и социологическим характеристикам. Для них мы — профессиональные агитаторы, которых еще труднее понять, чем фашистов. Мы, без сомнения, представляем большую угрозу, чем коммунистическая партия. Мы — наиболее опасные агитаторы из тех, с которыми когда-либо имела дело эта эпоха. В этом-то Блисс прав».