Жанна Браун - Синяя дорога

— Я тоже. Звони, если что.

— Обязательно.

Ну вот, подумал он, вешая трубку. Побеседовали. Долгожданный разговор прошел в обстановке полного взаимопонимания. А ведь я никогда больше не услышу ее голоса. Разве только встречу ее в толпе и извинюсь за то, что неловко задел ее, а она ответит: «Пустяки» и не узнает меня. Юля… Никогда. Забавно. Он вышел из будки, поспешно настраивая себя на битву и выколачивая из памяти неловкий этот разговор.

Внезапный, необъяснимый отзыв. Переброска? Или что-то заподозрили? Он вспомнил, как три года назад его вдруг отозвали, не объясняя причин, и ему, переполошившемуся донельзя, советник лично прочел приказ Его Светлости наместника и присвоил следующий чин… Целую неделю потом не ходил, а прямо-таки парил по знакомым, забавным улицам. Зато теперь… Во всяком случае, отзыв помог окончательно решиться.

Интересно, куда бы меня перебросили, против воли подумал он и тут же одернул себя: не надо об этом, я ведь уже решил. Страшно как, Пресветлый Бог Звезд! И очень странно. Не укладывается в голове: я — предатель. Я — предатель!.. Но что я предал? Разве не оказался бы я предателем стократ худшим, если бы, поняв все, что я понял, продолжал бы жить как ни в чем не бывало, продолжал бы тупо, как автомат, готовить вторжение? Ладно, хватит.

По уставу, идущий на пеленг бот имеет походную готовность, но ни в коем случае не боевую. Значит, чтобы ответить залпом на первый мой залп ему понадобится две с половиной секунды, не меньше. Мне нужны три выстрела, в который раз прикидывал Алька, значит, у меня по целой секунде на второй выстрел и на третий, и еще полсекунды резерва. Наша возьмет, подумал Алька весело, с силой притопывая ногами. Ноги мерзли. Главное, сказал он себе, сымитировать аварию бота так, чтобы казалось, будто я тоже погиб. Это главное. И я знаю, как это сделать. Наша возьмет.

По местному времени было начало восьмого. Не обернусь до десяти, подумал Алька и на миг непроизвольно встревожился от этой мысли, но тут же почти злорадно усмехнулся, снова представив себе, с каким удовольствием станет вредная хозяйка запирать дверь квартиры на щеколду, не дождавшись Алькиного возвращения к урочным десяти часам. Такое трижды бывало — все три раза из-за Юли, — если Алька не успевал вернуться в десять, хозяйка задвигала щеколду и не открывала, сколько ни звони.

Алька вдруг замер, ему стало не по себе. Надо же, пожалел бабку. Конечно, ей приятно послушать его звонки, а впустить лишь поутру, рассказывая про крепкий сон и глухоту и укоряя в неисполнении уговора относительно обязательного возвращения к десяти: мол, сам, милок, виноват… Но ведь звонков-то не будет, и утром Алька не придет, вообще никогда не придет. Полтора года парень жил и вдруг исчез. Надо предупредить ее, что ли… Алька досадливо покусал губу: не возвращаться же из-за ерунды. Да, подумал он, но бабка-то, чего доброго, в милицию побежит, занервничает, а она и так чуть жива, и двое внуков, между прочим, на ней. Собственно, время еще есть. Посмеиваясь над своей неожиданной сердобольностью, Алька понесся домой.

Из-под двери в бабкину комнату струился холодный голубоватый свет; хозяйка подремывала перед бубнящим телевизором. Нередко она спала так до утра, и дважды на Алькиной памяти телевизор из-за этого выходил из строя — Алька тогда чинил строчник и заменял перегоревшие детали, а бабка сидела рядом и наблюдала, чтобы Алька не помял накрахмаленные подстилочки, и рассказывала, какой у нее добрый и заботливый сын и какие замечательные внуки. Внуки, впрочем, действительно были симпатичные, Алька любил с ними играть, да и они его жаловали. Пожар устроит, старая, подумал Алька, нерешительно стоя в коридоре, а потом прикрыл глаза, представил схему и габариты надежника и сделал его. Очень трудно описать это ощущение — когда в ждущей руке возникает из воздуха задуманная вещь, еще теплая, еще светящаяся светом последних рекомбинирующих ионов… Вместе с надежником Алька просочился в щель под бабкиной дверью, подлетел к телевизору и пустил махусенького паучка под запыленную заднюю крышку. Пускай ползает.

Неслыханное, конечно, нарушение устава, но Альке уже было все равно. Он лишь поставил надежник на самоуничтожение при снятии крышки. У себя в каморке Алька сочинил прощальную записку, измыслив что-то несусветное — какое-то письмо ему пришло от каких-то родителей — и пожелав бабке и ее внукам всех благ. Поверх записки положил деньги за комнату, за последние шесть дней. Надо же, какой я стал гуманненький да вежливенький, подумал он, заслоняясь иронией от детского упоения своей правильностью. Это все из-за Юли. Она все твердила, что со старушками надо быть снисходительным… и сама такая мягкая, добрая… со всеми, кроме меня.

И тут задребезжал телефон. Поспешно, чтобы не проснулась от резкого звука бабка, Алька подцепил трубку с рычага, поднес к уху, и сердце его упало, потому что голос Юли произнес:

— Добрый вечер. Простите, пожалуйста, за беспокойство, но вас не затруднило бы позвать к телефону Альку, если он дома, конечно. Мне очень нужно с ним переговорить.

— Сейчас позову, — ответил Алька старушечьим голосом, шамкая и заикаясь.

— Ой, это ты! — воскликнула Юля облегченно. — Видишь, какая я стала, — пожаловалась она, — вежливенькая да гуманненькая. Это из-за тебя. Все уши мне прожужжал: терпимость, доброта и эта, как ее, презумпция доброжелательности… Слушай, — заговорила она медленнее, — у тебя… у тебя ничего не случилось? У тебя был такой голос, я испугалась. Приезжай, Алька, пожалуйста.

— Зачем?

— Балда. Скучаю. Без тебя я скучаю. И боюсь за тебя. Повторить по слогам?

Он помедлил, унимая дыхание. Юля никогда еще так с ним не говорила.

— Честное слово, вот сейчас не могу, Юль.

— Ну, как знаешь, — произнесла она совсем иначе. По-чужому. Это было нестерпимо, и Алька тихо сказал:

— Юля…

Она молчала.

— Юля, — повторил Алька. Ему нравилось произносить ее имя.

— Что? — так же тихо ответила она. Казалось, она знает, что он хочет сказать. Но он сказал совсем другое.

— Я что хотел тебя спросить. Как бы нужно выглядеть человеку, чтобы ты в него влюбилась?

— Хочешь, я отсюда удеру, и побродим просто? — отчаянно предложила она после секундной паузы. — А? Хочешь? Или скажи, чего хочешь? Вот скажи!

— Правда, Юля, я не могу. Потом объясню, а сейчас ответь…

— Чтоб похож был на тебя, — сказала она ехидно, — а вместо носа поросячий хвостик, — и повесила трубку.

Алька перевел дыхание. Как хорошо, что я вернулся, смятенно думал он. Если бы я про бабку не подумал, я бы не вернулся. И не услышал бы этого. Ой, как больно, понял он вдруг. На кого же внешность-то менять? А менять обязательно надо, все сменить, чтобы не опознали, не выявили потом… Он подхватил стоявшую у двери сумку и вышел на лестницу.