Надежда Первухина - ПРОСНУТЬСЯ ЖИВЫМ

Они даже не стали дожидаться времени, положенного для Охоты, а бросились на ничего не подозревающую добычу практически среди бела дня.

Тем более что и Старшие из них поступили так же.

Старшие не погнушались, начиная Охоту, принять облик добычи. Так даже интереснее. Как металась и визжала добыча, когда Старшие принялись убивать и насыщаться! Старшие насыщались быстро и оставляли плоть добычи Младшим. Тут-то и начинался пир!

Старшие быстро насыщались, но и голод к ним возвращался тоже очень быстро. Поэтому Старшие рассредоточились по всему Гнезду - там, где обычно скапливается добыча. Старшие охотились под землей. Они не любили солнечного света.

Хотя в день Охоты все равно шел дождь.

Настоящий тропический ливень.

Почти как дома.

Мутная дождевая вода хлестала из водостоков, улицы и проспекты превратились в неглубокие, но бурные речки, против них оказались бессильны любые водосливы; люки канализации сорвало, но вода уже туда не стекала, а, наоборот, выхлестывала наружу вместе со всякой зловонной дрянью…

Этот разгул стихии и позволил Младшим проникать во все, даже самые недоступные места.

Гадюки вываливались из водосточных труб прямо под ноги ошеломленных прохожих. Во всех туалетах офиса концерна «Центргаз» неожиданно затряслись крышки на унитазах, а потом, откинув к чертям эти крышки, из унитазов бурлящим черным потоком неслись змеи: аспиды, полозы, кобры и эфы и, пачкая вонючей канализационной слизью дорогие ковры и наборный паркет, расползались по кабинетам, устраивались на шикарных креслах и диванах, свешивались с элитных торшеров…

В Большом театре во время плановой репетиции балета «Спартак» из оркестровой ямы на сцену выползли полдюжины удавов и десятка два ярко-зеленых плетевидных змей, коих зоологи считают «условно ядовитыми». Однако солист балетной труппы об условной ядовитости не догадывался, а потому получил шок и растяжение связок, пытаясь с гран-батмана перейти на спринтерскую скорость и удрать за кулисы.

В Государственной юношеской библиотеке змеи поперли из депозитариев и кое-где поколотили стекла выставочных витрин. В связи с явной аварийностью ситуации библиотеке пришлось отменить ежегодную церемонию награждения литературной премией имени Авдея Белинского. Писатель, приехавший получать указанную премию, был крайне огорчен.

Нельзя не отметить и небольшого положительного момента в оккупации столицы змеиным поголовьем. В известнейшем ресторане «Яр», куда собрались главы нескольких преступных кланов Москвы, Тулы и Рязани (не для того, чтобы чисто похаватъ, а культурно и по-деловому перетереть базар) и под прикрытием находились также сотрудники ФСБ, появилась, устрашая всех на своем пути, мощная колонна королевских кобр. Узрев кобр, главы преступных кланов постановили: «Братва, пора о душе подумать» и без боя сдались ошеломленным фээсбэшникам.

Словом, Охота пришла в Москву.

И некому было ее остановить.

Во всяком случае, пока.

А то, что кто-то не любит змей,- это его проблемы.

– Это была очередная ложь? - тихо спросил Викентий.

Очень тихо спросил. Потому что боль в многострадальной его голове была такая, словно там, внутри, на гипофизе или в подкорковой области жарили каштаны. Говорят, эти самые каштаны с сочным, слегка поджаренным куском телятины - офигенной вкусноты блюдо. Викентий не пробовал. И, судя по складывающейся жизненной ситуации, вряд ли попробует… Впрочем, это все были глупые, несвязные и никчемные рассуждения, коими забавляется человек, постепенно возвращаясь в сознание (или в ноуменальное бытие, это кому что нравится). И значения они никакого не имеют, разве что подтверждают фактически: жив человек. То бишь очнулся. То бишь проснулся. Живым.

А вот вопросы, которые слетают с языка упомянутого человека, иногда бывают весьма важными. Итак…

– Это была очередная ложь? - тихо спросил Викентий.

– Нет! - отчаянно прошептал-прокричал знакомый голос.

– У, какой зануда… Это была очередная версия правды. Так и запишите в своем блокноте, когда сможете снова владеть руками! - это стервозно пропел другой тоже очень знакомый голос.

– Молчи, сука!

– Сама молчи. И от суки, между прочим, слышу.

– Я никогда не была такой, как ты!

– Еще бы! Ты никогда не была такой, как я! И вряд ли будешь. Подумаешь, открыла она Антарктиду…

– Америку, дура. Говорят: «открыла Америку».

– Учи, учи меня, без пяти минут магистра Института стран Азии и Африки. По-твоему, Антарктиду никто не открывал?!

– Ты меня своей болтовней не загипнотизируешь!

– И не собиралась.

Викентий прислушивался к перепалке и постепенно приходил в себя. Во всяком случае, он очень надеялся на то, что приходит именно в себя, а не в какой-нибудь белковый эквивалент собственного тела. Попробовал пошевелить руками - не получается. С ногами - та же история. Про шевеление прочими членами Викентию на данный момент и думать было больно. Оставался язык, великий и могучий (им бывший психиатр уже воспользовался), и всякое там зрение-обоняние. Зрение? Вообще-то давно пора глаза открыть и оценить обстановку, так сказать, визуально.

Визуальная оценка обстановки принесла еще не остывшему от жаренья каштанов мозгу Викентия следующую информацию.

Находился он в комнате, роскошно, даже кричаще обставленной дорогой и явно новехонькой мебелью, которую, по всей вероятности, сюда привезли, опустошив все склады известного столичного мебельного салона «Абитарэ-интерьер». Если, по утверждению Надежды-два, то есть Элпфис, это ее личная штаб-квартира, то вкуса у девицы никакого. Впрочем, вряд ли Элпфис, с ее прямо-таки «секондхэндовским» видом, станет пудрить нос, сидя на пуфах а-ля Луи XV перед алтареподобным трельяжем «Мадам Помпадур». И вышитые золотом подушки-думки, и ковры с пасторальными сценками соблазнения пастушек пастушками - не ее стиль.

Размышления Викентия неожиданно подтвердились.

– Как ты посмела протащить в мое убежище всю эту плюшево-бархатную дрянь? - Элпфис с возмущением смотрела на свою темную ипостась.- Нафталином воняет, дышать невозможно!

– Это когда я сюда проникла, дышать было невозможно,- холодно парировала непрошибаемая в своей уверенности Надежда.- Как ты жила в этом карцере? Или ты специально ведешь такой аскетически-хлорированный образ жизни, а, сестренка?

– Я тебе не сестренка.

– Ах, извини. Ну, перестань же ты кукситься, обстановку здесь я поменяла из самых лучших побуждений. Когда пришлось уничтожить все твои экраны слежения…