Елена Клещенко - Эликсир от бессмертия

Пила она недолго, почти сразу уступила ему. Ранка в березе была теплой и влажной, сок — сладким, и его становилось все больше.

Напившись, он вытер рот ладонью и поманил Яну: мол, хочешь еще? Она кивнула и снова обняла дерево, ее губы накрыли родничок на стволе. У Вита вдруг перехватило дыхание. Ох не вовремя вспомнил про демоницу... Он шагнул обратно за черту и сказал, ухмыляясь:

— Как будто из одной кружки пьем. Извини, надо было два надреза сделать.

Вредная насмешница поперхнулась и покраснела, как краснеют рыжие, — всем лицом. А вот неповадно будет всякие вопросы дурацкие задавать.

— Будешь еще пить?

— Нет. Останови его.

— Что? А-а. Сейчас.

Как останавливать сок, Вит не знал. Попробовал наугад, применив Слово, каким останавливают кровь из мелких ран у человека, — не получилось.

— Сам остановится, — буркнул он. — Пошли.

— Погоди.

Яна наскребла ногтями щепотку золы из кострища, втерла темнеющий порошок в надрез на стволе.

— Теперь пойдем.

Сок тут же перестал течь. А может, это все-таки заклятье подействовало?

Солнце клонилось к закату, да и сам лес стал темным — сплошной ельник, березы и сосны исчезли. Различать тропу на усыпанной хвоей земле было все труднее, под ногами росла нетоптаная кислица, глянцевые темные листья копытня. Спасибо, ручей никуда не делся.

Вит пару раз оборачивался, строго глядел на Яну, прикладывал палец к губам. В третий раз понял, что напоминать нет надобности. И так боится.

Бояться в Хозяйском Лесу тоже плохо, не лучше, чем наглеть. И глазами по сторонам шнырять — совершенно лишнее. Взгляд — он не Слово, но в сумерках, да еще неподалеку от входа зря не зыркай. А то как раз увидишь краем глаза что-нибудь, и оно тебя увидит. Вот между толстыми бугристыми корнями шевелятся иголки, будто муравейник, и в земле открывается блестящий глаз... Или — навстречу ползет что-то, похожее на змейку, только змейка не может так быстро катиться... поползло и исчезло. Зато лишайник на стволе впереди пришел в движение, и уже ясно, что это не просто лишайник, а отвратительное лицо улыбается губастым ртом... все, прошли, идем дальше, ничего не было. И тяжелые шаги позади, реже и куда тяжелее Яниных, тоже кажутся...

Деревья вокруг стали живыми. Стволы вздувались и опадали, что-то бежало по ним от ветвей к земле... только не смотреть, простите, господа хорошие, я ничего не видел, дайте пройти... хвоя шевелилась уже везде, и вблизи, и вдали, и вдруг ему будто плеснули за шиворот ледяной водой: между темными листьями высунулись белые пальцы, зашарили вслепую... Он удержал крик, но сердце заколотилось как бешеное. Ничего, ничего, идем.

...То ли и вправду нет ничего, просто сумерки, видно плохо, мухи стеклянные плавают в глазах? Вит и при свете-то вдаль видел неважно. Но, понятно, не мог спросить, видит ли Яна то же, что и он. Об этом говорить нельзя ни в коем случае. Айген объяснял, что если малые ужасти привидятся, нужно идти мимо как ни в чем не бывало. «А если не получится... если не получится, тогда просто зажмурься. Несколько шагов пройдешь, глаза откроешь, а оно уже сгинуло». Вит очень надеялся, что учитель не шутил. С него бы сталось.

Когда между деревьями замаячило вечернее небо, Вит сам себе не поверил. И не верил до тех пор, пока ели не сменились березовым подлеском и впереди не открылся луг. Ручей катился вниз, к пруду, а возде пруда над кустами поднималась старая яблоня — крона в ширину больше, чем в высоту. Все точно! Вит подмигнул через плечо Яне и припустил бегом. Теперь не страшно.

И они побежали через луг, уже не ища тропинки. Бежать получалось медленно, хоть и под горку, трава была выше колен, от нее поднималось душистое тепло. Вокруг мелькали белые солнышки поповника, синели колокольчики, справа проплыло огромное малиновое облако иван-чая... Вит с разбегу ухватился за толстую яблоневую ветку, пролетел под ней, подогнув ноги, и шлепнулся на землю: его разбирал смех.

— Всё! Здесь ночуем! Эй, ты чего?

Яна села на корточки, оперлась одной рукой, потом опустилась на землю. Ее трясло, и дышала она, будто всхлипывала. Вит только теперь понял, что рыжая девица, ни слезинки не проронившая всю дорогу, испугалась Леса всерьез. Больше, чем он сам.

— Эй, ну ты чего, правда? Я же говорил, не надо бояться. Все хорошо, мы дошли...

— Я п-подумала... они за нами погнались... когда ты побежал... — Губы у нее расползались в стороны, как у маленького ребенка.

— Кто — они? — спросил он, будто у ребенка, и с удивлением заметил, что сидит рядом и обнимает ее за плечи. — Кто погнался-то? Я ж объяснял тебе, там не было никого... это так просто, ужасти... они Хозяев не трогают... и вообще никого не трогают, если не бояться...

— А ты сам их боялся! — она всхлипывала у него на груди, цепляясь за пропахшую дядькиным куревом безрукавку. — Я видела!

— Я?! Не то чтобы боялся... Конечно, если они вот эдак, в сумерках, выползают, мало приятного, тут ты права. Особенно если один идешь. Но настоящего вреда от них нет... Ну, успокойся. Сейчас ужинать будем.

Он осторожно вытер Яне лицо ее собственным платком. Захотелось поцеловать ее в красную от слез щеку, но как-то упустил нужный миг. Отдал ей платок и встал. Прошелся под яблоней туда и сюда, размял пальцы, оглядел ясный, не затянутый ряской пруд, отражающий заросли рогоза у дальнего берега. Опробовал первый ключ — и всей кожей почувствовал, как вздрогнул мир вокруг, и земля под ногами, и ветка над головой, и вода в пруду. Хороший вход.

Для начала что-нибудь простое, но со смыслом. Огонь ей уже показывал, родник тоже... А вот!

Яна забыла и плакать, и смущаться, что плакала. Потрогала кончиками пальцев желтую шкуру на траве, подняла глаза на Вита.

— Садись, а то простынешь, — спокойно сказал Вит. — Теперь займемся ужином... Нет, ты сиди! Здесь я угощаю. Только, я тебя прошу, не бойся ничего. Что бы ты ни увидела. Договорились?

Дождался ее кивка и принялся плести Слова. Знал он их хорошо, нарочно разучивал с Айгеном, но сам применял в первый раз. Закончил и принялся за другие — тем, чтобы подействовать, нужно было время.

В кустах зашуршало, шорох становился все громче. Вит, не прекращая говорить, ободряюще поглядывал на Яну. Но она все равно подпрыгнула и зажала рот руками, когда шорох сменился хрустом, и ветка ивняка подломилась, выпуская медведя. Огромный зверь встал на дыбки, в передних лапах у него был поднос.

Мишка подошел ближе, прямо как переодетый человек — так мягко косолапил, что и кубки не покачнулись. Приглядевшись, Вит даже сам поразился: совсем настоящий, и шерсть бурая, густая, и нос мокрый, с дырками, слышно, как сопит, и когти на лапах... Медведь опустил поднос перед замершей девочкой и на четвереньках удалился. Та только проводила ошеломленным взглядом бурый зад со смешным коротким хвостом.