Установленный срок - Энтони Троллоп
– Мне нечего сказать против мудрости этого человека, – продолжал он, снова обращаясь ко мне. – Я знаю все аргументы, которыми он подкрепляет себя. Они дошли даже до моих ушей, но я осмелюсь использовать опыт, накопленный мною во многих странах, и сказать ему, что в соответствии с Божьими целями мир еще не созрел для его мудрости.
Я не мог не подумать, пока он говорил это, что он, возможно, не знаком со всеми аргументами, на которых основана моя система Установленного срока, и что если он окажет мне честь выслушать несколько слов, которые я предлагаю высказать жителям Британулы перед тем, как покинуть их, у него будут более ясные представления об этом, чем когда-либо приходившие ему в голову.
– О, друзья мои, – сказал он, поднявшись на высоту своего красноречия, – нам подобает оставить эти вещи в руках Всемогущего. Во всяком случае, нам подобает делать это до тех пор, пока Он не доведет нас до состояния богоподобного знания, бесконечно превосходящего то, которым мы обладаем в настоящее время.
Тут я заметил, что сэр Фердинандо наслаждался звучанием собственных слов, что он подготовил и выучил наизусть тональность своего голоса и даже движения рук.
– Мы все знаем, что нам не позволено врываться в Его присутствие какими-либо своими делами. Вы все помните, что говорит поэт.
"О, если бы предвечный нам законом
Не запретил самоубийства!"
Не является ли самоубийством эта теория, в соответствии с которой человек должен посвятить себя смерти в определенный период? И если человек не может убить себя, то как же он тогда, в силу своей слабой человеческой мудрости, предаст на верную смерть своего собрата?
– А он так хорош, как никогда не был в своей жизни, – сказал Таллоуакс на галерее.
– Мой друг не преминул напомнить мне об этом. Хотя мистер Невербенд назвал определенный срок человеческой жизни и, возможно, выбрал тот срок, когда его энергия обычно ослабевает, кто может сказать, что он хотя бы приблизился к точной дате смерти, которую Господь посылает на всех нас в свой собственный срок? Бедняга, к которому природа была немилосердна, уходит от нас дряхлым и изможденным в сорок лет, в то время как другой в семьдесят лет все еще бодр и силен в выполнении ежедневной работы.
– Я достаточно силен, чтобы обслужить самого себя, и я должен был стать следующим, кто уйдет.
Это произнес высоким голосом бедняга Барнс, который испытывал смертельные муки из-за Установленного срока.
– Да, действительно, в ответ на такой призыв, как этот, кто осмелится сказать, что Установленный срок будет проведен со всей его поразительной дерзостью? Упорство в достижении цели, которое отличает нашего друга, известно всем нам. Слава о его характере в этом отношении достигла моих ушей даже среди толстогубых жителей Центральной Африки. Признаюсь, я действительно сомневался, может ли это быть правдой. Justum et tenacem propositi virum!8 Ничто не может отвратить его от его цели или заставить его изменить свою непреклонную волю. Вы знаете его, и я знаю его, и он хорошо известен во всей Англии. Сомнения никогда не смогут его тронуть, страх не имеет над ним власти. Он, как единое целое, силен против миллионов. Он непобедим, невозмутим и всегда уверен в себе.
Я, когда сидел и слушал эту свою характеристику, несколько героическую, но совершенно не похожую на человека, для которого она предназначалась, чувствовал, что Англия знает обо мне очень мало, а заботится еще меньше, и я не мог не рассердиться, что мое имя было использовано таким образом, чтобы украсить узорами речи сэра Фердинандо. Здесь, в Гладстонополисе, меня хорошо знали, и хорошо знали, что я не был ни невозмутимым, ни самоуверенным. Но все люди, казалось, соглашались с его словами, и я не мог прервать его. У него была своя возможность высказаться, а у меня, возможно, будет своя.
– Друзья мои, – продолжал сэр Фердинандо, – дома, в Англии, где, хотя мы могущественны благодаря нашему богатству и численности…
– Именно так, – сказал я. – Где мы сильны, повторяю, в силу нашего богатства и численности, хотя, возможно, менее продвинуты, чем вы, в философском обустройстве жизни, нам показалось невозможным, чтобы эту теорию позволили довести до её законного конца. Вся страна пришла бы в ужас, если бы хоть одна жизнь была принесена в жертву этой теории.
– Мы знали это, мы знали это, – прозвучал голос Таллоуакса. – И все же ваша Ассамблея зашла так далеко, что придала системе законную силу. Если бы вчера "Джон Брайт" не вошел в вашу гавань, один из наших самых ценных граждан уже был бы отправлен в колледж.
Сказав это, он повернулся к мистеру Красвеллеру, который сидел по правую руку от меня, и поклонился ему. Красвеллер смотрел прямо перед собой и не обращал внимания на сэра Фердинандо. В настоящий момент он был скорее на моей стороне в этом вопросе и, поскольку ему была гарантирована свобода, он не интересовался сэром Фердинандо.
– Но это было предотвращено благодаря необычайной быстроте, с которой мой превосходный друг капитан Баттлакс пересек океан. И я должен сказать, что каждый из этих отличных парней, его офицеров, сделал все возможное, чтобы поставить корабль его превосходительства "Джон Брайт" в вашу бухту с наименьшей возможной задержкой.
Здесь он обернулся и поклонился офицерам, и зоркие глаза могли заметить, как он поклонился через окна судну, стоявшему в миле от них в гавани.
– В Британуле, во всяком случае, в настоящее время, не будет какого-либо Установленного срока человеческой жизни. Эта мечта развеялась, во всяком случае, на данный момент. Кто знает, возобладает ли такая философия в грядущие века? В настоящее время, однако, мы все должны ожидать своей смерти от рук Всемогущего. Достаточно для этого дня того зла, которое в нем и так есть.
– А теперь, джентльмены, я должен попросить обратить вашего внимания на несколько минут к другому вопросу, который сильно отличается от того, который мы обсуждали. Я должен сказать несколько слов о прошлом и настоящем, о
