Установленный срок - Энтони Троллоп
Красвеллер улыбнулся, не сказал ни слова, чтобы возразить мне, и принял все мое негодование с одобрением, но он, конечно, не выказал никакого энтузиазма. Более счастливого старого джентльмена или более деятельного для своих лет я никогда не встречал. Только вчера я видел его настолько запуганным, что он едва мог вымолвить хоть слово. И все эти перемены произошли просто потому, что ему было позволено умереть в свободном мире, вместо того чтобы насладиться честью быть первым, кто ушел в соответствии с новой теорией. Однако мы с ним провели по-дружески еще один день, и я не сомневаюсь, что, когда я вернусь в Британулу, я застану его живущим в большом комфорте в Литтл-Крайстчерче.
В три часа мы все отправились в нашу большую ратушу, чтобы послушать, что скажет нам сэр Фердинандо. Зал очень просторный, оснащен большим органом и всеми приспособлениями, необходимыми для музыкального зала, но я никогда не видел большей толпы, чем собралась там по этому случаю. Там не нашлось ни одного свободного уголка, и я слышал, что очень многие обитатели разъехались, очень недовольные тем, что их не смогли разместить. Сэр Фердинандо был очень настаивал на присутствии капитана Баттлакса и как можно большего числа офицеров корабля. Мне сказали, что это он сделал для того, чтобы кое-что из его речи можно было увезти обратно в Англию. Сэр Фердинандо был человеком, который высоко ценил свое красноречие, а также ту пользу, которую он мог бы извлечь из него в глазах своих соотечественников в целом. Я обнаружил, что почетное место было отведено и для меня по правую руку от него, а также для моей жены по левую. Я должен признаться, что в эти последние минуты моего пребывания среди народа, которым я правил, со мной обращались с величайшей учтивостью. Но я продолжал говорить себе, что через несколько часов я должен был быть изгнан как человек, намеренная жестокость которого была слишком отвратительной, чтобы позволить оставаться в моей собственной стране. На первом сиденье позади кресла сидел капитан Баттлакс, а за ним четверо или пятеро его офицеров.
– Итак, вы оставили лейтенанта Кросстриза присматривать за вашей маленькой игрушкой, – прошептал я капитану Баттлаксу.
– С биноклем, – ответил он, – через которое он сможет увидеть, выходите ли вы из здания. В этом случае он разнесет нас всех на атомы.
Затем сэр Фердинандо поднялся на ноги и начал свою речь. Я никогда прежде не слышал образца того особого ораторского искусства, к которому наиболее уместно применить эпитет "цветочный". В ней есть весь законченный лоск Англии, соединенный с пылким воображением Ирландии. Речь льется без паузы и без какого-либо необходимого конца, кроме того, который диктует удобство времени. Она приходит без малейших усилий и уходит, не производя никакого большого эффекта. Она сладка в данный момент. Она радует многих и никого не может обидеть. Но впоследствии о ней почти не вспоминают, и она полезна лишь для того, чтобы несколько сгладить грубые пути этого сурового мира. Но я заметил, что в том, что я читал о британских дебатах, те, кто был красноречив в этой манере, обычно были тверды в каких-то своих корыстных целях. Сэр Фердинандо по этому случаю оделся с особой тщательностью и хотя за час до этого он очень тщательно управлялся с некоторыми записями, теперь он старался не показать ни клочка бумаги, и я должен отдать ему справедливость, заявив, что он выхватывал слова из копилки своей памяти, как будто все они самопроизвольно и легко ложились на его язык.
– Мистер Невербенд, – сказал он, – леди и джентльмены, – сегодня я впервые имею удовольствие выступить перед интеллигентным обществом граждан Британулы. Я верю, что прежде чем мое знакомство с этим процветающим сообществом подойдет к концу, у меня будет еще много возможностей обратиться к вам. Мне выпало в жизни служить моему государю в разных частях света и смиренно представлять трон Англии в каждой точке земного шара. Но по признанию всех людей, моих соотечественников дома, в Англии, и тех, кто в равной степени является моими соотечественниками в колониях, куда я был послан, признано, что по процветанию, интеллекту и цивилизации вас не превзойдет ни одна англоязычная часть мира. А если это говориться о тех, кто говорит по-английски, кто тогда будет стремиться превзойти вас? Таков, как я узнал, был общий вердикт, и когда я оглядываю этот огромный зал, стоящий на месте, которое пятьдесят лет назад было под властью сумчатых, и вижу женскую красоту и мужественную грацию, которые встречают меня со всех сторон, я вполне могу поверить, что какой-то особый добрый каприз природы возымел действие, и имел тенденцию произвести народ, столь же сильный, сколь и красивый, и столь же умный в своем остроумии, сколь и грациозный в своих действиях.
Тут оратор сделал паузу, и все слушатели захлопали в ладоши и затопали ногами, что показалось мне весьма неподобающим способом выразить свое согласие с собственными похвалами. Но сэр Фердинандо принял все это на свой счет и продолжил свою речь.
– Я был послан сюда, дамы и господа, с особой миссией, с обязанностью, о которой, хотя я и хочу объяснить ее всем вам во всех подробностях, мне трудно сказать хоть слово.
– Установленный срок, – крикнул с одного из балконов голос, в котором я узнал мистера Таллоуакса.
– Мой друг на галерее, – продолжал сэр Фердинандо, – напомнил мне то самое слово, над которым я напрасно ломал голову. Установленный срок – вот тема, по которой я призван сказать вам несколько слов, Установленный срок и человек, который, как я полагаю, был среди вас главным автором этой системы жизни, – и, если мне будет позволено так выразиться, также и смерти.
Тут оратор позволил своему голосу угаснуть в меланхоличной каденции, в то время как он повернулся ко мне лицом и мягким движением положил свою правую руку мне на плечо.
– О, друзья мои, это, мягко говоря, поразительный проект.
– Необычный, если бы ваша очередь была следующей, – сказал Таллоуакс на галерее.
– Да, действительно, – продолжал сэр Фердинандо, – если бы следующая очередь была моей! Должен признаться, что,
