Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон
Виктор Рорер и Лилиан Гольдбош, два еврея, два беглеца, и в этот послеполуденный час в Детройте…
…оба ответили своими жизнями на вопрос, задать который так боялись два старшеклассника, которые только сейчас начали подозревать, что…
… когда наступает ночь, спасения не будет никому.
Коротая срок
В ВР-крыле строжайшего режима «Нового Алькатраза» нет освещения. Да оно и не нужно. Заключенных кормят аэробиологическим методом: пять раз в день в камерах распыляют смесь микроскопических частиц питательных веществ, пыльцы, поглощающих бактерии спор, чистящих веществ и депиляторов. Все отходы превращаются в гель, собираются в комки и высасываются из зоны нулевой гравитации сквозь вытяжные отверстия в стерильном, белоснежном полу из пирекса. Немногие предметы обстановки: пухлые кресла, светильники-ночники, образцы планетных грунтов, пиалы для сакэ – свободно плавают в воздушных потоках, разгуливающих по камерам.
Эти артефакты некриминального происхождения хранятся в камерах. По большей части они являются собственностью охранника Эммануэля В. Бёркиса, коллекционирующего бытовые безделушки прошлых веков. Их загрузили в лишенные гравитации камеры строжайшего режима вместе с отбывающими пожизненный срок, возвращающими долги обществу заключенными, поскольку с местами для хранения в стопроцентно автоматизированном «Новом Алькатразе» изрядная напряженка. Получив должность надзирателя на Скале, Бёркис помимо пристойного жалованья от Департамента Исполнения Наказаний правительства Соединенных Штатов получил практически неограниченные возможности заниматься своим хобби. Скала – место уединенное и тихое.
Отбывающие пожизненный срок не жалуются на плавающую по камере мебель. Они и сами плавают вместе с ней. Они существуют в загробной виртуальной реальности, видят свои особые сны, покачиваясь и медленно вращаясь на шаловливых сквозняках, вечно гуляющих в крыле строжайшего режима. Они отбывают свой пожизненный срок, зависнув в забытьи невесомости, становясь год от года все более округлыми, но теряя при этом естественный цвет кожи. Они ударяются о стены, они застревают в местах, где вертикальные плитки сходятся с потолком – и только для того, чтобы рано или поздно, ночью или днем (между которыми, собственно, нет никакой разницы) преставиться в разгар своего особого сна. Одна лишь смерть, которая оттягивается насколько это только возможно, дабы удовлетворить жаждущее возмездия общество, способна пересмотреть условия приговора. Пересмотреть в сторону перемещения их в место (процитируем строки универсального приговора) «гораздо ужаснее, чем тот ад, в котором они отбывают свое заключение». Мы ведь гармоничная нация, да?
Чарли кормил кур на заднем дворе, когда услышал, как визжит Робин. Он уронил жестяной таз с просом и, спотыкаясь и падая, бросился обратно в ресторан.
Ворвавшись в зал через дверь за стойкой, он увидел, как четверо посетителей срывают с Робин ее одежду. Они опрокинули ее навзничь на один из столиков, и один из закованных в кожу байкеров уже сорвал с нее блузку. Передник висел у нее на локте. Другой байкер раздвинул ей ноги и уже расстегивал ширинку своих кожаных штанов в обтяжку. Самый низкорослый из этой четверки, с выбритой левой стороной головы, вспарывал юбку Робин чем-то вроде ножа для разделки рыбы.
Четвертый сидел за стойкой спиной к Чарли, присосавшись к бутылке пепси-колы.
Они вошли и заказали субботнее блюдо из курятины. Чарли сказал, что пойдет и приготовит заказ, но Робин попросила его выйти и покормить кур. «Цыплята и печеньки от Лумшбогена» на шоссе № 5. Чарли поцеловал жену, улыбнулся приветливым байкерам, выстроившим два своих «Харлея», «Индиан» и «Мотто Гуцци 750» в ряд перед входом, и вышел на задний двор. За кудахтаньем кур он не сразу услышал крики жены.
Тип за стойкой услышал Чарли и крутанулся на барной табуретке, не отнимая бутылки ото рта. Тыльной стороной ладони Чарли ударил по донышку бутылки, вогнав ее горлышком в рот байкеру. Горлышко вышло наружу чуть выше затылка. Байкер успел вскочить, но тут же опрокинулся на остальных троих, пытавшихся изнасиловать жену Чарли.
Падая, он зацепил коротышку с наполовину бритой головой – того, что приехал на «Амбассадоре 750». Тот пошатнулся, и его нож для разделки рыбы вонзился в живот Робин. Та вскрикнула еще громче прежнего.
Чарли схватил тесак, которым они разделывали кур для субботнего блюда, и выскочил из-за стойки. Еще проходя спецназовскую подготовку в Форт-Беннинге, он случайно проговорился, и его однополчане дразнили его теперь ненавистной кличкой, которую присвоили ему еще на детской площадке. Они звали Чарли Лумшбогена «Чарли Пунш-Буги», и он попал под пятнадцатую статью за то, что избил двоих соседей по казарме.
Чарли Пунш-Буги продолжал рубить и расчленять даже после того, как приехали копы. Им пришлось оглушить его своими дубинками-парализаторами, и только после этого на него смогли надеть наручники.
Даже наличие тела Робин, распростертого без одежды на скатерти в шашечку, не спасло его от гнева закона и приговора жюри. Слишком уж живописными вышли фотографии с места преступления. Стены обеденного зала оказались изукрашенными наподобие полотна абстрактного экспрессиониста.
Овдовевший, осужденный, утративший все, кроме жизни (да и то как посмотреть), Чарли Лумшбоген и в тюрьме вел себя не слишком примерно. Убил соседа по камере, покалечил охранника, напал на надзирателя. Даже суда не потребовалось в нашей гармоничной стране, чтобы изменить ему меру наказания. Его перевели в ВР-крыло.
– Должен заметить, мистер Бёркис, они вовсе не кажутся несчастными.
– Ну, сенатор, это только потому, что они пребывают в виртуальной реальности. Они… о! Вон тот! Видели, он шевельнулся?
– Нет, боюсь, я это проглядел. За что он сидит?
– Распространял детскую порнографию в Юте. Специализировался на фильмах, в которых снимались реальные сцены изнасилований и убийств. Настоящий монстр.
– Я вижу, он здесь с алтарем в стиле ар-деко.
– Да, от лондонских «Маплз и компании». Славный экземпляр! Я бы датировал его 1934-м. Как только Департамент одобрит финансирование нового строительства, я заберу отсюда большую часть этих предметов.
– Гм… Ну да, конечно. Что ж, это во многом зависит от моего отчета – вне зависимости от того, как к бюджету отнесется спикер.
– Что ж, я искренне надеюсь на то, что вы высоко оцените проделанную мной здесь работу. Она, знаете ли, не из самых легких. Ни одного помощника, только я и мои машины… ну, еще один-два техника.
– И вы говорите, все эти мужчины и женщины получают более строгое наказание, нежели в старые времена… когда они сидели по камерам, или работали в поле, скованные цепью, или штамповали номерные знаки?
– Именно так, сенатор. И позвольте заметить – исключительно из чувства восхищения – что ваша новая прическа идет вам гораздо более, нежели та, что была у вас в прошлый ваш визит. Она добавляет вам роста.
– С вашего позволения, охранник…
– Ох, простите. Ну да, они плавают так до самой смерти, но это нельзя считать «избыточно
