Генри Олди - Клинки Ойкумены

– Пустяк?

Забыв о приличиях, Диего пальцами выловил в кувшине кусок льда, сжал в кулаке. Холод отрезвлял, гнал воспоминания прочь. Лед таял, капли одна за другой шлепались на столешницу. Собирались в лужицу: вода с запахом лимона. А чудилось, что лужа пахнет медными опилками.

– Наверное, вы правы, инспектор. Как по мне, это было очень долго. Намного дольше, чем я предполагал. Впрочем, я сужу по меркам Эскалоны. Здесь Хиззац, здесь пляшут.

– Объект Заноза проходит паспортный контроль.

– Он один?

– Нет.

– Кто с ним?

– Объекты Хозяин и Туз.

– После того, как все трое покинут территорию космопорта, доставьте Занозу к шефу. Хозяина с Тузом поселите в отеле «Принц», бульвар Фрипау двадцать шесть. Апартаменты забронированы, портье в курсе. Из отеля не выпускать до особого распоряжения.

– Принято.

– Доставка Занозы по схеме «Тополиный пух».

– Принято.

– Под твою личную ответственность.

– Вас понял…

Откинувшись на спинку кресла, Лука Шармаль выключил коммуникатор. Дальнейший разговор охранников, с утра дежуривших в космопорте по его приказу, не интересовал банкира. Главное, Заноза прибыл на Китту. Прибыл в качестве пассажира лайнера, а не в составе колланта, что могло бы привлечь к Занозе лишнее внимание. Теперь оставалось ждать. Ждать, банкир ты или нищий. Никакие деньги, даже деньги семьи Шармалей, не властны над временем и пространством. Можно сделать так, что объект появится на вилле раньше или позже. Скоростным аэромобом – раньше, извозчичьей платформой – позже; пешком – еще позже. Но, хоть тресни, нельзя перенести его сюда в единый миг, пускай твои желания большей частью исполняются.

Эмоции, отметил Шармаль. Чувственный ряд. Личный врач рекомендовал ему во время отвлеченных размышлений «раскрашивать» поток мыслей яркими образами и сравнениями. Несмотря на то, что «раскраска» являлась плодом холодного ума и была скорее конструированием, чем вдохновением, она шла Шармалю на пользу. Таким образом гематрийский рассудок предохранялся от спазмов, вызванных передозировкой логики. Власть над временем и пространством – достаточно яркое сравнение? Нет, это вообще не сравнение. И не художественный образ. «Хоть тресни» – уже лучше. Есть характер и экспрессия. Шестнадцать секунд банкир взвешивал целебные достоинства оборота «власть, близкая к божественной», счел оборот искусственным и чрезмерным, и вернулся к обычному способу мышления.

В климатизированной беседке поддерживался строгий температурный режим. Влажность воздуха, степень проникновения аромата цветов, росших на угловой клумбе, громкость щебета птиц, облюбовавших ветви магнолий – у Луки Шармаля были определенные вкусы, и слуги это знали. Совокупность параметров нарушалась в одном-единственном случае – когда у банкира гостил профессор Штильнер, волей судьбы не только гость, но и родственник. Зять, подумал Шармаль. Муж дочери. Муж моей покойной дочери. Отец моих внуков. Слово «зять» ему нравилось больше, чем все эти «мужья» и «отцы». Было в нем что-то древнее, алогичное, будоражащее; крайне полезное для рассудка. Особенно учитывая тот факт, что юридически термин «отец» не имел изъянов, а термин «муж» – имел.

Штильнер служил банкиру аналогом наркотика. Мощнейший ум, способный из хлебных крошек и обрезков шпагата выстроить мост над пропастью – и в то же время сама рассеянность, небрежность, в последнее время склонная к алкоголизму. Мост из крошек и обрезков – Шармаль гордился этим, вне сомнений, художественным образом. Применительно к профессору банкир сконструировал его давно – если быть точным, сто два киттянских месяца тому назад (сто два целых тридцать восемь сотых) – и до сих пор, напоминая себе о мосте, ощущал благотворное влияние «раскраски» на разум. Да, наркотик. Сочетание несочетаемого; во всяком случае, для гематра, каким Штильнер не являлся. Слушая профессора, Шармаль испытывал чувство, похожее на опьянение. Чувство усиливалось ассоциациями: в профессоре банкир видел черты своих внуков, Давида и Джессики. Черты искаженные, но узнаваемые. Было время, когда Лука настаивал, чтобы внуки взяли фамилию Шармаль. Это время прошло.

– Ошибки, – сказал Штильнер в позапрошлом году.

Лука Шармаль помнил это, как если бы разговор состоялся вчера. Профессор пил черный мускат из пузатого бокала, заедая крепкое вино свежими лепешками. Хлебные крошки застряли у Штильнера в бороде, мощные залысины блестели от пота. Во взглядах на идеальный климат у зятя и тестя имелись серьезные расхождения. Впрочем, не только во взглядах на климат.

– Системные ошибки. Мы возводим их в ранг истин, привыкаем и перестаем видеть место разлома. Мир стоит на них, дорогой мой Лука! На китах? Слонах? Шкварках Большого Взрыва?! Ерунда! Если мир на чем-то и держится, так это на системных ошибках!

– Примеры? – спросил банкир.

– Религия! Все религии без исключения! Веруют в ошибку, нелепость… Фундаментальный принцип веры – чудо. А чудо – ошибка. Сбой привычных законов.

– Допустим, – согласился банкир. Ему доставляли удовольствие парадоксы, а парадоксы Штильнера – в особенности. Одним – мускат, другим – парадоксы. – Еще примеры?

– Да сколько угодно! Например, помпилианцы…

Великолепно, отметил банкир. Я, гематр, не в силах уловить его логику. А ведь она есть, логика.

– Уточните, Адольф.

– Вся Ойкумена сверху донизу уверена, что коренной помпилианец мало подвержен энергетическим галлюцинативным комплексам. Уроженец Великой Помпилии уходит под шелуху в двух случаях: когда клеймит нового раба – и когда дерется на дуэли с себе подобным. Два ярчайших всплеска ментального клейма! В остальное время – ни-ни! Под шелухой сидят рабы помпилианцев. Вторичный эффект Вейса настигает их во время выкачки энергии, а значит, почти весь срок пребывания в рабстве. Так?

– Допустим, – осторожно согласился банкир.

Он предвкушал выводы профессора, как пьяница – вечеринку.

– Не допустим! Лука, дудки! Я этого не допущу! – мускат делал Штильнера шумным и фамильярным. Это от бренди профессор быстро засыпал. – Системная ошибка! Мы с вами – не помпилианцы! Машинально мы отделяем помпилианца от его рабов. Рассматриваем их, как разные объекты. А ведь это не так! Раб не есть самостоятельная величина. Помпилианец и его рабы – единое существо, мультиорганизм-симбионт. И этот мультиорганизм основной своей материальной частью… Ну же! Не притворяйтесь, что вы теряетесь в догадках!

– Бо́льшей своей частью, – продолжил банкир нить профессорских рассуждений, – этот мультиорганизм пребывает в галлюцинативном комплексе. Значит, помпилианцы уходят под шелуху намного чаще, чем в двух упомянутых случаях. Это происходит во время каждого энергетического акта. Считай, вся жизнь рабовладельца проходит под шелухой. Но для личности помпилианца это происходит неосознанно. Блокируется его же восприятием мира…