Герберт Уэллс - Невидимый

Когда, наконецъ, толпа дала Кемпу встать на ноги, на свободномъ пространствѣ посрединѣ обнаружилось распростертое на землѣ голое и жалкое тѣло молодого человѣка, лѣтъ тридцати, избитое и искалѣченное. Брови и волосы у него были бѣлыя, не сѣдые, какъ у стариковъ, а бѣлой бѣлизной альбиноса, глаза — какъ гранаты. Руки были судорожно стиснуты, глаза раскрыты, на лицѣ застыло выраженіе гнѣва и ужаса.

— Покройте ему лицо! крикнулъ кто-то. Ради Бога, закройте ему лицо!

Его покрыли простыней, которую кто-то пронесъ изъ «Веселыхъ игроковъ», и внесли въ домъ.

Такимъ-то образомъ, на грязной постели, въ убогой, полутемной конурѣ, среди невѣжественной, возбужденной толпы окончилъ въ невыразимомъ бѣдствіи свою странную и ужасную карьеру Гриффинъ, первый изъ людей ставшій невидимымъ, Гриффнъ, — самый даровитый физикъ, какого когда-либо видѣлъ свѣтъ.

Эпилогъ

Такъ кончается исторія странной и злой судьбы Невидимаго. Если вы хотите узнать о немъ еще что-нибудь, ступайте въ маленькую гостиницу близъ Портъ-Стоу и поговорите съ хозяиномъ. Вывѣска этой гостиницы — пустая доска, гдѣ изображена къ одномъ углу шляпа, въ другомъ сапоги, а названіе ея стоить въ заголовкѣ этой книги. Хозяинъ — низенькій и толстенькій человѣчекъ съ цилиндрическимъ носомъ, щетинистыми волосами и спорадическимъ румянцемъ лица. Пейте не скупясь, и онъ не скупясь разскажетъ вамъ все, что случилось съ нимъ послѣ описанныхъ выше событій, разскажетъ и о томъ, какъ судъ старался «облапошить» его, отобравъ найденныя у него деньги.

— Какъ увидали они, что деньги-то совсѣмъ неизвѣстно чьи, такъ и стали, — чортъ бы ихъ побралъ! — на то воротить, будто я — все равно, какъ кладъ. Ну, какой же я кладъ, посудите сами! Потомъ одинъ баринъ давалъ мнѣ по гинеѣ въ вечеръ, чтобы я разсказывалъ все, какъ было, въ одномъ увеселительномъ собраніи. «Такъ», говоритъ, своими словами разсказывай, только одного не поминай.

Если же вы захотите сразу прервать потокъ его воспоминаній, — стоитъ только спросить, не были ли замѣшаны въ дѣлѣ какія-то рукописныя книги. Онъ согласится, что были, и начнетъ объяснять вамъ, что и теперь многіе воображаютъ, будто онѣ у него, но помилуйте, что вы это! — у него ихъ нѣтъ.

— Ихъ взялъ, и упряталъ куда-то самъ Невидимый, еще когда я въ Портъ-Стоу удралъ. Что онѣ у меня, — это все выдумки мистера Кемпа.

Затѣмъ онъ впадаетъ въ задумчивость, наблюдаетъ за вами украдкой, съ безпокойствомъ теребитъ очки и, наконецъ, уходитъ изъ-за прилавка.

Онъ — холостякъ, испоконъ вѣка имѣлъ наклонность къ холостой жизни, и въ домѣ нѣтъ ни одной женщины. Внѣшнимъ образомъ онъ застегивается, — чего требуетъ его положеніе, — но въ болѣе существенныхъ и интимныхъ пунктахъ своего туалета, въ дѣлѣ помочей, напримѣръ, все еще обращается къ бичевкамъ. Въ занятіи своемъ онъ не обнаруживаетъ большой предпріимчивости, но въ заведеніи его царитъ величайшій декорумъ. Движенія хозяина медленны, и онъ частенько задумывается. Въ деревнѣ ему приписываютъ большой умъ и самую почтенную скаредность, а относительно знанія дорогъ въ южной Англіи онъ заткнетъ за поясъ самого Кобета.

Въ воскресенье, по утрамъ, каждое воскресенье круглый годъ, пока онъ запертъ отъ внѣшняго міра, и каждый вечеръ, послѣ десяти часовъ, онъ уходить въ свою маленькую гостиную, неся съ собою стаканъ джина слегка разбавленнаго водой, ставитъ его на столъ, запираетъ дверь, задергиваетъ шторы и даже заглядываетъ подъ столъ. Затѣмъ, убѣдившись въ своемъ полномъ одиночествѣ, отпираетъ шкафъ, ящикъ въ шкафу и отдѣленіе этого ящика и вынимаетъ оттуда три тома въ коричневыхъ кожаныхъ переплетахъ, которые и выкладываетъ торжественно на середину стола. Переплеты истрепаны и подернуты зеленой плѣсенью, такъ какъ книги однажды ночевали въ канавѣ; нѣкоторыя страницы совсѣмъ смыла грязная мода. Хозяинъ садятся и кресло и медленно набиваетъ длинную глиняную трубку, пожирая глазами книги. Потомъ онъ тянетъ къ себѣ одну изъ нихъ, открываетъ ее и глубокомысленно перевертываетъ страницы то съ начала, то съ конца.

Брови его сдвинуты, и губы усиленно двигаются.

— Шесть, маленькое два повыше, крестикъ… и закорючка. Ну, и голова же была, нечего сказать!

Черезъ нѣкоторое время вниманіе его ослабѣваетъ, онъ откидывается на спинку кресла и щурится сквозь дымъ въ глубину комнаты, на невидимые простому глазу предметы.

— Сколько тайнъ, — говорить онъ, — сколько самыхъ диковинныхъ таймъ! Стоитъ мнѣ одолѣть ихъ, и… Господи ты Боже мой! Я бы не такъ, какъ онъ… А просто бы…

Онъ затягивается трубкой и погружается въ мечты или, вѣрнѣе, въ единую, чудесную мечту всей его жизни. И, несмотря на всѣ непрестанныя усилія Кемпа, ни одно человѣческое существо, кромѣ хозяина, не знаетъ, гдѣ эти книги съ сокрытою въ нихъ тайною невидимости и множествомъ другихъ удивительныхъ тайнъ.

И никто этого не узнаетъ до самой его смерти.

КОНЕЦЪ.

1897