Октавия Батлер - Дикое племя

А когда она повернулась к нему лицом и уже открыла рот, чтобы в очередной раз обрушить на него проклятья, он подошел к ней и изо всех сил ударил по лицу.

Был какой-то миг, когда удар еще повис в воздухе, когда она еще могла бы схватить его руку и переломить ее как сухую ветку. Был миг, за который она могла разорвать его глотку.

Но она приняла удар, прогнулась под ним, не издав ни звука. Давно у нее не было такого желания убить человека.

— Я вижу, ты знаешь, что значит успокоиться, — сказал он. — И мне кажется, ты не настолько торопишься умереть, как говоришь об этом. Прекрасно. Мой сын просил меня дать ему возможность поговорить с тобой, если ты откажешься подчиниться. Подожди его здесь.

— Что такое он может сказать мне, чего ты еще не сказал? — резко спросила она. Доро задержался у двери, чтобы с презрением взглянуть на нее. Его удар обладал намного меньшей силой, чем этот взгляд.

Когда дверь закрылась за ним, она подошла к постели и уселась на нее, уставившись в огонь невидящими глазами. Когда Исаак постучал в дверь, ее лицо было мокрым от слез, о которых она уже забыла.

Она велела ему подождать, пока одевалась и вытирала лицо. Затем, охваченная тяжелой безнадежной усталостью, открыла дверь и впустила его.

Он выглядел таким же измученным, как и она. Рыжие волосы спускались на покрасневшие глаза. Кожа, совсем недавно бронзовая от загара, теперь выглядела совсем бледной, какой Энинву никогда ее не помнила. Он казался не просто уставшим, но и больным.

Он молча стоял, уставившись на нее, и ей захотелось подойти к нему, как в свое время к Окойе, чтобы попытаться его успокоить. Но вместо этого она села на один из стульев, так что он уже не мог сесть слишком близко к ней.

Он с готовностью сел напротив нее, на другой стул. — Он угрожал тебе? — последовал тихо прозвучавший вопрос.

— Разумеется. Это он умеет делать лучше всего.

— И обещал тебе райскую жизнь, если ты подчинишься?

— …Да.

— Он сдержит свое слово, так или иначе.

— Я уже видела, как он держит свое слово.

Наступила затянувшаяся неприятная пауза. Наконец Исаак прошептал:

— Не позволяй ему сделать это, Энинву. Не выбрасывай свою жизнь!

— Неужели ты думаешь, что я сгораю от желания умереть? — сказала она. — Моя жизнь была долгой и счастливой. Она могла бы быть еще длиннее и лучше. Мир гораздо просторнее, чем я думала. На свете есть еще так много всего, что я хотела бы увидеть и узнать. Но я не хочу становиться его собакой! Пусть занимается этой мерзостью с другими людьми!

— Например, с твоими детьми?

— Ты тоже угрожаешь мне, Исаак?

— Нет! — воскликнул он. — И ты это очень хорошо знаешь, Энинву.

Она отвернулась от него. Хоть бы он ушел. Ей не хотелось говорить ничего, что могло причинить ему боль. Он заговорил сам, очень тихо:

— Когда он сказал мне, что я могу жениться на тебе, я был удивлен и немного испуган. Ты была замужем много раз, а я еще не был женат ни разу. Я знаю, что Окойя — твой внук, самый младший из всех, а он почти такого же возраста, как и я. Я не вижу, как я могу сравниться с тобой, с твоим жизненным опытом. Но я хочу попытаться! Ты даже не представляешь себе, как я хочу попытаться.

— А если ты будешь использован всего лишь как производитель, Исаак? Это не имеет для тебя значения?

— А разве ты не знаешь, что я хочу тебя уже очень давно — и гораздо раньше, чем он решил, что мы должны пожениться?

— Я знаю это. — На этот раз она взглянула на него. — Но что плохо, то плохо! Оно все равно остается плохим!

— Но здесь совсем другое. Это… — Он пожал плечами. — Окружающие люди всегда с трудом нас понимают. Здесь очень мало запретов. Большинство из нас не верит ни в бога, ни в духа, ни в дьявола, которые могут вызывать удовлетворение или вселять страх. У нас есть Доро, и этого достаточно. Он говорит нам, что следует делать, и не имеет никакого значения, что этого не делают другие, потому что иначе мы пропадем. И неважно, что посторонние о нас подумают.

Он поднялся и, сделав несколько шагов, встал около камина. Казалось, что слабый огонь успокаивал его.

— Поступки Доро мне не кажутся чересчур странными, — сказал он. — Всю свою жизнь я был их свидетелем. Мне часто приходилось иметь общих с ним женщин. Первая из них… — Он чуть помедлил, неуверенно взглянул на нее, будто стараясь оценить, насколько она готова воспринимать подобный разговор, и не будет ли она этим оскорблена. Она слушала почти равнодушно. Решение уже созрело в ее голове, и никто не мог изменить его.

— Моя первая женщина, — продолжил он, — была из тех, что он сам посылал ко мне. Все здешние женщины очень рады его вниманию. Но это не значит, что они тут же побегут ко мне только из-за того, что он так меня любит.

— Так и отправляйся к ним, — спокойно заметила Энинву.

— Я бы пошел, — сказал он, поддерживая ее интонацию. — Но я не хочу этого. Я предпочел бы остаться с тобой и так провести остаток своей жизни.

Ей хотелось выбежать из комнаты.

— Оставь меня одну, Исаак!

Он лишь медленно покачал головой.

— Если сегодня ночью я выйду из этой комнаты, то эта ночь будет для тебя последней. Не проси меня ускорить твою смерть.

Она промолчала.

— Между прочим, я хочу, чтобы ты хорошенько подумала этой ночью. — Он слегка нахмурился, глядя на нее. — Как ты можешь вот так жертвовать своими детьми?

— Каких детей ты имеешь в виду, Исаак? Тех, которые у меня уже есть, или тех, которых он предлагает мне завести от тебя и от него?

Он прикрыл глаза.

— Я не могу ни убить его, ни даже понять, как можно его убить. Мне пришлось ударить его, когда он носил другое тело, и он показался мне обычным мужчиной.

— Тебе никогда не удастся даже дотронуться до него, — сказал Исаак. — Лейл попытался, и однажды чуть не сделал это. Он достиг, с помощью своих талантов, возможности изменить мысли Доро, но едва не умер при этом. Я даже думаю, что он бы наверняка погиб, если бы Доро не сдерживал себя от этого убийства. Доро носит человеческую плоть, но сам по себе он не имеет с ней ничего общего. Он не плоть, он даже не дух, так он сам говорит про себя.

— Я не могу понять этого, — сказала она. — Но сейчас это не так важно. Я не могу уберечь от него своих детей. Я не могу уберечь себя. Но я не стану давать ему других людей, чтобы он выстроил их в ряд смертников.

Исаак отвернулся от огня, подошел к своему стулу и подвинул его ближе к ней.

— Ты сможешь спасти целые не родившиеся еще поколения, Энинву, если захочешь. Ты сможешь счастливо жить и сможешь удержать его от многих новых убийств.