Александр Громов - Ватерлиния

То, что на Капле именуют кольцевым Гольфстримом, лежит именно здесь. Их два – Северный и Южный, два глубинных широтных течения, поразительных в своей стабильности. Каждый глубинник на Капле знает их координаты, каждый старается проскочить их побыстрее и, если не принужден к тому приказом, ни за что не согласится нырнуть здесь на глубину более километра – к верхней кромке течения. Как сухопутные войны оставляют после себя мины, еще долгое время убивающие и калечащие неосторожных людей, так и морская война тридцатилетней давности оставила здесь по себе память.

Лишь одна торпеда из десяти-двадцати выходит на дистанцию эффективного поражения – остальные уничтожаются антиторпедами или защитным бомбометанием, сбиваются с курса, обманувшись ложными целями, выходят из строя из-за естественных поломок, ведут себя странно по неизъяснимым капризам искусственного интеллекта. К курьезам войны можно отнести существовавшую тогда запрещенную (хотя и очень распространенную среди глубинников) теорию о торпедах-храбрецах и торпедах-трусах – однако нет смысла подробно останавливаться на том, что официально не подтвердилось.

Реактор ядерной торпеды может работать долго, очень долго. Потеряв цель, обманутая торпеда какое-то время рыщет в поисках, затем ложится в дрейф и ждет. Она слишком дорога и эффективна для того, чтобы мертво тонуть после промаха. На Земле она легла бы на дно, ожидая цели. Но Капля – не Земля.

Полуослепшие, полуоглохшие, корродирующие, медленно сжигающие топливо в приглушенных реакторах, они ждали своего звездного часа и после войны. Редкие подводные взрывы, грибообразные облака пара на поверхности океана свидетельствовали о том, что некоторые из них ждали не зря. Остальных хаотичные течения рано или поздно заносили в Гольфстрим. Для торпеды, не видящей цели, оттуда не было выхода. Только плыть по течению. Только ждать.

Иные – единицы из тысяч – сослепу атаковали друг друга, мгновенно испаряясь в миллионноградусной вспышке. Некоторых тихо давило, занося течением на запредельную глубину, или растворяло в желтом приливе. Поколения штрафников свели численность торпед в Южном Гольфстриме с тысяч до сотен. Кое-кто из пилотов с особо буйным воображением без всяких оснований уверял, что в трехсотмильной полосе образовалось нечто вроде устойчивой кибернетической экосистемы, уцелевшие обитатели которой обмениваются друг с другом сигналами, при признаках опасности занимают наивыгоднейшую позицию для коллективной обороны и сообща уничтожают источник угрозы.

Устав, Филипп выбирался из Гольфстрима. Отдыхал, отсыпался. Иногда гнал к югу до ближайшей базы и, пополнив боезапас, возвращался. Обычно штрафник считался искупившим вину после уничтожения десяти торпед. Пока что Филипп уничтожил три.

Он надевал цереброшлем и сам становился глубинной капсулой-охотником – хищной, рыщущей. Погружаясь, он ощущал давление воды на кожу, нестерпимое при приближении к предельной глубинной отметке. Сонары кругового обзора были его глазами – он видел зависшую в толще воды цель и видел, как, замечая охотника, она пытается атаковать, иногда примитивно-прямолинейно, чаще пытаясь обмануть, и тогда в глазах плясали фантомы ложных целей и начиналась настоящая работа.

И у пилота боевого флайдарта, и у водителя рейсового «челнока», и у глубинника цереброшлем один и тот же – унификация полезна. В воплощении «капсула» пуск антиторпеды напоминает пилоту его собственный плевок. Обманутое подсознание реагировало по-своему: иногда после схватки Филиппу приходилось вытирать ненужную при цереброуправлении приборную панель, ругая остолопа-конструктора, не додумавшегося поставить здесь плевательницу.

Последние два захода в Гольфстрим оказались «пустыми». Сегодня Филипп твердо решил во что бы то ни стало увеличить личный счет уничтоженных торпед. Доколе можно ходить в штрафниках?! Смущал «Нырок» – старая, скрипящая при погружении рухлядь с двадцатиузловым ходом и ничтожным запасом живучести, в лучшем случае годная лишь как тренажер для начинающих, и то не на Капле.

Впрочем, вряд ли штрафнику стоит рассчитывать на большее. Дерись тем, что дают, и радуйся своему везению.

Повезло…

Оглядываясь назад, Филипп видел, что могло быть хуже, много хуже. Обошлось. Никто не связал вольную охоту на Лейфа с исчезновением подполковника Андерса, поэтому делом о недолгой – пока опомнившиеся коллеги, накинувшись сзади, не отобрали оружие – стрельбе в кают-компании по вопящей и прячущейся под столы мишени занялась дисциплинарная комиссия, а не трибунал, – всего лишь пятно в послужном списке, репутация озлобленного неудачника и никудышного спортсмена в глазах сослуживцев да минимум шансов на повышение в чине в ближайшие год-два.

Разумеется, в мирное время. В дни скоротечной войны доля штрафника незавидна, и Гольфстрим покажется курортом. Так что работу, пожалуй, не стоит затягивать – война начнется вот-вот. С другой стороны, возвращаться на Поплавок опасно: неизвестно, было ли покушение частной инициативой Андерса, как неизвестны и связи Лейфа. Кто он: профессионал или – слаб человек! – «добровольный» помощник, взятый Глистом за жабры? По тому, как ловко он спровоцировал стрельбу, едва заметив неудавшегося «покойника», легко предположить первое. А на деле?

Кто знает.

Ходьба вслепую по минному полю. Можно размышлять о следующем шаге – но помогут ли размышления? Сомнительно. Всей информации, что – минное поле… И неизвестно, кому жаловаться. Кто вообще осуществляет верховную власть в зоне Федерации – шишкастые шпаки или Адмиралиссимус? Должно быть, Адмиралиссимус: планета-то спорная, делимая…

Десять часов Филипп вел капсулу на север, углубляясь в Гольфстрим. Он рисковал, надеясь в случае удачи довести личный счет до пяти побед и втайне мечтая о шести. Но даже четыре – уже лучше, чем три.

Обманов в подсчете не бывает. Акустика на контрольных постах и плавбазах слушает воду, самописцы чертят линии. Взрывная волна пятикилотонного эквивалента, легко отличимая от естественных сейсмов, после точного определения координат эпицентра, служит подтверждением успеха штрафника. Уже в первый день Филипп понял, что поставить антиторпеду на самоподрыв невозможно. Не отыскав цели, она тонет, самоликвидируясь без взрыва и лишая штрафника соблазна записать на свой счет несуществующую победу.

Поколения штрафников, выбивших самую легкую добычу, выработали три тактики охоты: «укол», «проскок» и «рейд». Когда-то наиболее эффективным и безопасным считался «укол» – но теперь можно было сутками кружить у края течения, не встретив ни одной цели. До сих пор Филипп практиковал «проскок» сквозь Гольфстрим. Сегодня он выбрал «рейд».