Концерт Патриции Каас. 8. И что дальше (Под Москвой) - Марк Михайлович Вевиоровский
– Все путем, Валя! – успокаивал ее Свиридов, закутывая в золотистую ткань, – Все путем! Я пойду, успокою их …
И Свиридов вышел с гитарой:
Не в Рим. Не в Ниццу
Наш уезжает эшелон.
Охране строгой плохо спится,
И чуть качается вагон.
Трава в кармане,
Письмо для Тани,
Метну заточку, как факир.
Не в Сочи жить,
А в Магадане,
Глушить не водку, а чефир.
Мой номер двести сорок пять,
На телогреечке печать.
А раньше жил я на Таганке,
Учил босоту воровать.
Мой номер двести сорок пять,
А я домой хочу опять.
И часто снится за колючкой
Мне моя мягкая кровать …
Свиридов перестал играть, опустил гитару.
– Таганка – место знаменитое, во многих песнях воспетая …
Станция Таганская -
Доля арестантская,
Белая акация
На дворе цветет.
Станция Таганская -
Стрижка уркаганская.
Маня-облигация
Денег не берет.
– А вот совсем другая песня
Твоим воздухом дышу – не нарадуюсь,
И опять стою, словно во хмелю.
Ты сними с души расставанья грусть,
И я тихо тебе пою:
Ну, здравствуй милая Таганка.
Опять сегодня спозаранку
Спешил к тебе я на свиданье,
Боялся опоздать.
Все та же ты, моя Таганка,
Ты в сердце ноющая ранка,
Но ты всегда, мой милый доктор,
Умела врачевать.
Аплодисменты были негромкие, какие-то задумчивые.
И снова музыка заиграла танцы – быстрые, модные, современные …
На этот раз Валентина вышла в концертном платье до пола, в черном парике, руки в перстнях.
Ее не узнали.
Из-за занавеса раздалась музыка, и Валентина, слушая ее, начала:
На Молдаванке поют
Во дворах,
И недалеко до беды.
Где темная ночь,
Фраеров ночь,
Да ночь золотой поры.
Спит адвокат,
Спит прокурор, -
Только не спят воры.
Голос Валентины, обычно звонкий, стал глуше, и песня вышла какая-то напряженная.
На Молдаванке
Песни цыганки,
Ночи летят без сна.
А для Маринки
Только Ордынка,
Только она одна.
Валентина пошла по залу, описывая вокруг столиков сложные кривые.
А на Ордынке
Гуляет вор с Маринкой.
Гуляет вор и знает -
Она одна такая.
Глаза, как темный омут,
Там даже сердце тонет,
Болит душа и стонет
У воров в законе.
На Молдаванке поют
Во дворах.
И недалеко до беды.
Где темная ночь,
И фраеров ночь,
Ночь золотой поры …
Даже голос у Валентин менялся при переходе от Молдаванки к Ордынке
А на Ордынке
Гуляет вор с Маринкой.
Гуляет вор и знает -
Она одна такая.
Глаза как темный омут,
Там даже сердце тонет.
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Валентине даже стали подпевать – нестройно, но правильно
Глаза как темный омут -
Там даже сердце тонет,
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Валентина не успела дойти до сцены как ее завалили цветами, и несли еще, раскладывая по краю сцены.
Куран с удивлением отметил, что шатающихся, упившихся не было, хотя спиртное на столах было в избытке.
После небольшого танцевального дивертисмента перед сценой появился мужичок в тельнике, стареньком пиджачишке и малокозырке – узнать Свиридова было трудно.
Очень биография простая -
Я родился чистенький такой.
А потом меня и повязали
В поезде на станции Джанкой.
И зачем тот левый чемоданчик
Взял да показался пацану,
И зачем ему я сделал ноги
В городе Ростове на Дону.
И песня, и все повадки мужичка были разбитные, расхлябанные
Мы заблудились, как в лесу,
И мы аукали,
И мы аукали,
Но фишка не прошла.
И мы всю молодость профукали,
Профукали,
Теперь она у нас как-будто не была.
Мужичок сопровождал пение легонькой чечеткой, с коленцами, выдающими лагерное происхождение
А потом картинка изменилась
В клеточку мне стал наш белый свет.
Это «не забуду мать родную»
Накололи мне в тринадцать лет.
Теперь чечетка была уже вполне профессиональная, с выходом, с фигурами
Мы заблудились, как в лесу,
И мы аукали,
И мы аукали,
Но фишка не прошла.
И мы всю молодость профукали,
Профукали.
Теперь она у нас как-будто не была …
Несколько пар вышли танцевать под пение Свиридова, его тоже наградили аплодисментами.
Но публика устала – это чувствовалось, и за окном вечернее освещение давно сменилось на ночное.
И тут снова вышла Валентина Суковицина, но теперь она вышла в своем обычном виде, без парика, с распущенными золотистыми волосами. И ее узнали, узнали, прошел шелест по залу и раздались аплодисменты.
И она запела.
Я закрою глаза,
Я забуду обиды,
Я прощу даже то,
Что не стоит прощать.
Приходите в мой дом -
Мои двери открыты,
Буду песни вам петь
И вином угощать.
А Валентина спокойно ходила по залу, улыбалась гостям, и даже слегка пританцовывала.
Буду песни вам петь
Про судьбу и разлуку,
Про веселую жизнь
И нелепую смерть.
И как прежде в глаза
Мы посмотрим друг другу,
И конечно еще
Мне захочется спеть.
И тогда я спою -
До слезы, до рассвета,
Будет время дрожать
На звенящей струне.
А я буду вам петь,
И надеяться где-то,
Что не скажете худо
Никогда обо мне.
Танцующие пары образовались вокруг Валентины.
Я закрою глаза,
Я обиды забуду,
Я прощу все, что можно
И все, что нельзя.
Но другой никогда,
Видит бог,
я не буду -
Если что-то не так -
Вы простите меня.
И после крохотного танцевального перерыва она продолжила, но уже под гитару Свиридова.
Серебром на струны
Звездный вечер ляжет,
И гитара тихо о любви расскажет.
И от сердца к сердцу
Полетят признанья.
И душа захочет
Спеть вам на прощанье.
Счастья и здоровья -
До края и до дна,
Радости душевной,
Доброго вина,
Веры бесконечной
И надежды вечной,
Счастья и здоровья
И любви сердечной.
Вокруг Валентины и Свиридова образовался настоящий хоровод танцующих,
Ласковой волною
Музыка накроет,
И аккорд прощальный
Сердце нежно тронет.
И под звон хрустальный
Я вас покидаю,
Счастья и веселья
Я от души желаю.
Счастья и здоровья -
До края и до дна,
Радости душевной,
Доброго вина.
Веры бесконечной
И надежды вечной,
Счастья и здоровья
И любви сердечной,
Веры бесконечной
И надежды вечной,
Счастья и здоровья
И любви сердечной …
Тамада устало поднял голову, начал произносить прощальные тосты, гости засобирались …
Открылся занавес и
