Орсон Скотт Кард - Тень Эндера
И тогда Боб стал формировать собственную «антиармию». Из ребят, оставшихся не понятыми учителями, но по-настоящему талантливых, из ребят с сердцем и умом, а не просто обладателей приятных мордашек и хорошо подвешенных языков. Он определял, кто из них возглавит командование взводами в армии, где командиром будет, конечно…
Конечно, Виггин. Боб не видел никого другого на этом месте. Виггин поймет, как использовать их с наивысшей эффективностью для пользы дела.
И Боб знал, где будет он сам. Рядом с Виггином. Взводный командир, только самый доверенный. Правая рука Виггина. Такой, что, когда Виггин будет близок к совершению ошибки, сможет указать на нее и предотвратить. И он будет так близок к Виггину, что, может быть, наконец-то поймет, почему Эндер – классный парень, а он, Боб, – нет.
Сестра Карлотта пользовалась своим новым, очень высоким допуском, как скальпелем, прорезая им путь в секретнейшие хранилища информации, там подбирая крошки сведений, тут задавая новые вопросы, разговаривая с людьми, не имевшими ни малейшего представления о цели ее исследований и не понимавшими, почему ей известны глубочайшие тайны, связанные с их работой. Все это сестра Карлотта складировала в своем мозгу и частично в тех секретных записках, которые передавала полковнику Граффу.
Но иногда она вздымала свой допуск, как мясницкий топор, чтобы пробиться сквозь толпы тюремщиков и офицеров службы безопасности, которые, обнаружив столь высокий уровень доступа у столь мелкой сошки, позволяющий ей знать-все-что-угодно, тут же бросались выяснять, не подделка ли ее ключ. И тогда на них орало такое большое начальство, что чиновничья мелюзга до конца жизни сожалела, что не отнеслась к сестре Карлотте как к самому Господу Богу.
И вот наконец она сидит лицом к лицу с отцом Боба.
Или, если точнее, с человеком, который был ему почти что отцом.
– Я хочу поговорить с вами о вашем предприятии в Роттердаме, – сказала она.
Он состроил кислую мину:
– Я уже сообщил обо всем. Именно поэтому я еще жив, хотя и не уверен, что сделал правильный выбор.
– Мне сказали, что вы просто фонтанировали информацией, – сказала сестра Карлотта без всякого сочувствия. – Я никак не ожидала, что все это выйдет на поверхность с такой скоростью.
– Идите к дьяволу! – ответил он, поворачиваясь к ней спиной.
На нее это не подействовало.
– Доктор Волеску, материалы вашего дела говорят, что на «ферме» в Роттердаме у вас было двадцать три ребенка, предназначенные для разборки на органы.
Он промолчал.
– И это очевидная ложь.
Молчание.
– И как ни странно, я знаю, что эта ложь не ваша. Ибо мне известно, что это была вовсе не «ферма» черных трансплантологов и что причина того, что вы еще живы, кроется в вашем согласии признать, что именно вы организовали эту лабораторию. И чтобы продолжать жить, вы пообещали, что никогда и ни с кем не станете обсуждать, что там происходило на самом деле.
Он развернулся к ней вполоборота, чтобы иметь возможность бросить на нее косой взгляд.
– Покажите мне еще раз тот допуск, который вы пытались вручить мне, когда пришли.
Она показала. Он долго и тщательно его рассматривал.
– Что вам известно? – спросил он.
– Я знаю, что ваше настоящее преступление состояло в продолжении запрещенных исследований. У вас же к этому времени уже имелись оплодотворенные яйцеклетки, подвергнутые определенному, очень деликатному воздействию. Вы повернули «ключ Антона». Вы хотели, чтоб дети родились. Вы хотели узнать, какими они станут.
– Если вы все это знаете, то зачем пришли ко мне? Все это есть в документах, которые вы, видимо, читали.
– Ничего подобного, – ответила сестра Карлотта. – Я не охотница до исповедей, и меня не интересует наука. Я хочу знать о детях.
– Они мертвы, – ответил он. – Мы убили их всех, когда узнали, что нас засекли. – Он посмотрел на нее с горечью. – Да, это инфантицид. Двадцать три убитых ребенка. А поскольку государство не пожелало признать, что такие дети действительно существовали, то меня не стали обвинять в убийстве. Но Бог меня осудил. Он еще предъявит мне свои обвинения. Вы поэтому здесь? Это Он дал вам такой высокий допуск?
– И вы еще способны на подобные шутки? Все, что я хочу знать, – это то, какую информацию вам удалось собрать в ходе эксперимента.
– Ничего я не узнал. Времени не хватило. Это были еще младенцы.
– Они были у вас почти год. Они развивались. Все работы, сделанные после открытия Антона, носили теоретический характер. Вы же наблюдали развитие детей.
Медленная улыбка проступила на его лице.
– Повторяется история с нацистскими врачами-преступниками? Презираете меня за то, что я сделал, но хотите знать результаты исследований.
– Вы следили за их ростом, за их физическим развитием, за интеллектуальным прогрессом…
– Мы как раз только собирались приступить к исследованию интеллектуального потенциала. Проект не финансировался извне. Так что все, что у нас было, – большая теплая комната и самое необходимое для обеспечения жизнедеятельности.
– Тогда расскажите об их телах. Их моторика?
– Маленькие, – ответил он. – Родились крошечными, росли медленно. Все мельче и легче нормы.
– Но очень умные?
– Рано начали ползать. Издавали звуки, словоподражания куда раньше нормальных детей. Я их редко видел. Не мог рисковать разоблачением.
– Ваш прогноз?
– Прогноз?
– Да, их будущее – каким оно вам представлялось?
– Смерть. Это удел всех. К чему эта болтовня?
– Если бы вы их не убили, доктор Волеску, что случилось бы с ними?
– Они, разумеется, продолжали бы расти.
– А потом?
– Не бывает «потом». Росли бы.
Она помолчала, пытаясь усвоить полученную информацию.
– Все верно, сестра. Вы правильно понимаете. Они росли медленно, но росли. Это обеспечил «ключ Антона». Он хранил их. Развивался мозг. Череп увеличивался в размерах, темя не зарастало. Удлинялись руки и ноги.
– Так что, когда они достигли бы роста взрослого человека…
– Такого понятия для них не существует. Есть рост к моменту смерти. Постоянно расти нельзя. Есть причина, по которой природа установила механизм, контролирующий рост долгоживущих особей. Нельзя расти все время, поскольку органы начинают выходить из строя. Обычно первым отказывает сердце.
Описание этих последствий заставило сестру Карлотту испытать страх.
– А какова скорость роста? Когда они достигнут нормального для их возраста роста?
– По моим представлениям, у них должно было быть два периода ускоренного роста. Один – перед началом периода половой зрелости. Они обогнали бы своих нормальных сверстников. К двадцати годам они стали бы гигантами. И умерли бы, наверняка не дожив до двадцати пяти. Вы представляете себе, какими огромными они могли бы стать? Их убийство можно рассматривать как акт милосердия.
– Я сомневаюсь, что кто-нибудь из них проголосовал бы за то, что у него отняли двадцать лет жизни.
– Они не узнали, что с ними происходит. Я же не чудовище. Мы их усыпили. Они умерли во сне. Тела сожгли.
– А что с половой зрелостью? Они бы успели созреть?
– Это то, чего мы никогда не узнаем, верно?
Сестра Карлотта встала, собираясь уйти.
– Значит, он все же выжил? – спросил Волеску.
– Кто?
– Тот, которого мы потеряли. Тот, чье тело не нашли. Я насчитал двадцать два тела, когда мы их сжигали.
– Раз вы поклонялись Молоху, доктор Волеску, то рассчитывать на ответ вы не можете. Но один из них был спасен Богом.
– Скажите, каков он? – Глаза на лице Волеску горели голодным огнем.
– Вам известно, что это мальчик?
– Они все мальчики.
– А что вы сделали с девочками? Выбросили?
– Как вы думаете, где я взял гены? Я имплантировал свою собственную ДНК в неоплодотворенную яйцеклетку.
– Господи боже мой, неужели же это были ваши собственные дети-близнецы?!
– Я не такой монстр, как вы полагаете, – сказал Волеску. – Я пробудил зародыши к жизни, так как хотел знать, какими они станут. Их гибель была большим горем для меня.
– И все же вы на это пошли ради спасения собственной жизни?
– Я боялся. И у меня родилась мысль. Это же копии… Уничтожить копии не значит убить.
– Их тела и души принадлежали им.
– А вы думаете, государство оставило бы их в живых? Вы думаете, они уцелели бы? Хоть кто-нибудь из них?
– Вы не заслужили радости иметь сына, – сказала сестра Карлотта.
– Но он у меня есть! Есть! – Волеску расхохотался. – Тогда как вы, мисс Карлотта, возлюбленная невеста невидимого Господа, – сколько у вас детей?
– Может, они и были копиями, Волеску, но и мертвые они стоят больше, нежели оригинал.
Он продолжал хохотать все время, пока она шла по коридору, но смех был вымученным. Она знала – такой смех маскирует горе. Но это не было горе потери, горе раскаяния. Это была печаль проклятой души.
