Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 06

Из первого пункта естественно вытекало изменение положения вождей в сообществе приверженцев учения — титулованные жрецы и идеологи, чье достоинство было следствием присвоенного или даже врожденного сана, заменялись на людей, выдвинувшихся вследствие личных заслуг — праведности или знаний. Лютер ниспровергнул жреческое достоинство католического духовенства, которое через таинство рукоположения претендовало на мистическую и иерархическую преемственность от Христа и апостолов, и превратил священников в обычных «профессиональных специалистов», наподобие стоматологов или психоаналитиков, при этом зависимых от церковной общины. (К этой же юридической формуле впоследствии прибегнуло недоброжелательное к церкви советское религиозное законодательство, которое формально вообще не признавало существование такой организации, как церковь, а юридическими лицами считало только отдельные общины-приходы, нанимающие священников.) Буддисты и джайнисты критиковали систему наследственных каст, говоря, что высокое звание брахмана нужно заслужить поведением, а не происхождением. Первоначальное христианство противопоставляло ученому и книжному раввинату боговдохновенность. Хасидизм на первых порах противопоставлял книжности раввина праведность цадиков. А вообще надо отметить, что очень многие сектантские движения в рамках христианства (а большинство сект — это маленькие или неудавшиеся духовные революции) имели идею ниспровержения жреческой иерархии и эмансипации «мира» по отношению к «клиру» — недаром радикальное крыло русского старообрядчества называется «беспоповцы».

В вопросе об источниках учения о революции проповедовали возврат к наиболее базовым из них; при менее радикальных революциях речь шла о новом, свежем, и, соответственно, «истинном» прочтении наиболее священных книг данной религии, не зависимом от «искажений» традиционных интерпретаций; в более радикальном варианте новая идеология отметала всякие священные книги и пыталась опираться на «действительность», «факты» или индивидуальное вдохновение — хотя это вовсе не означает, что новое учение уходит из задаваемого старым проблемного, понятийного и концептуального поля. На знамени реформации было написано: только через писание, только благодатью, только верой. С протестантизмом сходно караимство, которое отделилось от иудаизма под знаком «возврата к источникам», — караимство почитает Тору, но отвергает позднейшие зафиксированные в раввинистической письменности толкования и прежде всего Талмуд. По легенде, караимская секта образовалась в результате конфликта царя Яная с раввинами, казнить которых царь мог, только признав, что понимать Тору можно и без интерпретаторов. То есть возникновение караимства было одновременно и «возвратом к первоисточнику», и борьбой со жречеством. Вообще естественно, что существование развитых жреческих институтов связано с существованием развитой вторичной литературы — священный канон нужно обобщать, комментировать, по нему надо составлять учебники и катехизисы, — а чем еще заниматься жречеству? Джайнизм и буддизм отвергали авторитет Вед и были вынуждены опираться на язык фактов, на анализ действительности. Именно под знаком возврата к фактам часто происходят революции в науке, утверждающие, что реальная действительность загорожена от нас концептуальностью предыдущих школ. Обновление христианства, как правило, идет под знаком возврата к Библии, а обновление коммунизма — под знаком возврата к Марксу (вспомним также, что в философии в свое время выдвигался лозунг: «назад к Канту», а девиз одной из новаторских школ психоанализа был: «назад к Фрейду».) Очень характерная ситуация — когда в какой-нибудь компартии происходит раскол, то отколовшаяся фракция объявляет себя марксистской — в противовес забывшей истоки ортодоксии. Так, в Индии были коммунисты — и коммунисты-марксисты. В КПСС в эпоху перестройки была «марксистская платформа».

Наконец, четвертая общая черта: новые учения вводят в религию новые фигуры для почитания — фигуры, более далекие от небес и более близкие к людям; попросту говоря, новые учения начинают поклоняться своим вождям и выдающимся деятелям, а они какое-то время еще не успевают обрасти мифами и превратиться в богов. Мартин Лютер и иные не имеющие статуса святых богословы и пасторы — вместо полумифических чудотворцев католицизма; царевич Шакьямуни и другие праведные монахи-будды — вместо монструозных богов древнеиндийского пантеона; Сахаров и Солженицын — вместо безгрешного и мумифицированного, как обожествляемый фараон, Ленина.

Если обобщить все эти пункты и попытаться дать самую общую формулу стандартной духовной революции, то можно сказать, что это бунт духовного индивида против симулирующей духовность машины.

Имеет значение только то, что делает сам человек — а не система, не институт; имеют значение только качества человека, а не те титулы, что ему присвоены; имеет значение только то, что может сам человек увидеть и прочесть, — а не то, что столетиями переписывается в катехизисах и учебниках; и почитания по большому счету достоин лишь сам человек — а не мифические боги и полубоги. Большая часть Нагорной проповеди Христа посвящена интериоризации Моисеевых заповедей, то есть превращению их из правил для публичных поступков во внутренний душевный императив: молитва не должна быть публичной, ибо имеет значение лишь искреннее намерение молиться, в милостыне имеет значение не сама милостыня, но искреннее намерение, даже в воздержании от прелюбодеяния имеет значение не отсутствие поступка, а отсутствие намерения. Аналогичным образом Лютер, возрождая претензии Христа к раввинату, сказал: все манипуляции церкви не имеют силы, спасти человека может лишь его личная вера. И точно так же появившиеся почти одновременно два индийских пророка — Будда Шакьямуна и Джина Махавира — сказали: принося богам жертвы, вы ничего не добьетесь, имеет значение лишь духовная работа над собой. То же самое чуть позже скажут основатели чань-буддизма китайцам. В сущности, в том же ключе была проповедь Сократа, и тут интересно то, что сам Сократ не был ни религиозным реформатором, ни атеистом, но окружавшее его общество восприняло функции его проповеди именно в этом ключе: ударение, которое Сократ делал на душе и личной добродетели, породило обвинение в критике религии. Ситуация, по-видимому, стандартная для многих культур. Стоит вспомнить, что Альберт Швейцер считал миссию Будды сходной с миссией Лютера: общее между ними заключалось прежде всего в том, что оба религиозных реформатора были обеспокоены проблемой спасения и оба пришли к выводу, что установившаяся до них религиозная практика для этой цели бессмысленна.