Владимир Савченко - Алгоритм успеха (сборник)

Страшная картина представилась воображению Коломийца: он пересылает бумаги Тураева на отзыв одному видному специалисту в области физических теорий, другому, третьему, четвертому… и везде результат оказывается смерть эксперта. Не инсульт, так инфаркт, не инфаркт, так просто остановка сердца. Горы трупов, газеты пестрят некрологами. Интеллектуальный мор среди научной элиты, паника и всеобщие стенания!.. А кто-нибудь узнает (ведь узнают же!) об удивительном свойстве этих бумаг, переснимет тайком и начнет с корыстными целями подсовывать своим ученым коллегам — на предмет занятия освободившейся вакансии. «Действительно, влез в трясину», — Стасик вытер вспотевший лоб, посмотрел на зеленеющую окрест деревья.

«Нет, не в сухом том дереве сила — спилили бы его, академик все равно пришел бы к тем же выводам иным путем. Там логика, охват темы. Ведь не с Тураева оно началось, представление о предопределенности. Взять это — очень известное, раз и до меня дошло — утверждение Лапласа, что, если знать начальные координаты и скорости всех материальных частиц во вселенной, то можно по законам механики предсказать все последующие их положения, а тем самым и все события будущего. Или методы кибернетического прогнозирования, которые исходят из того, что будущее уже определено прошедшим и настоящим, мы только его не знаем. Или тезис философии: «Все взаимосвязано и взаимообусловлено…» Тураев, собственно, только довел эти представления до последней крайности».

Коломиец поднялся, медленно зашагал вдоль набережной в глубь парка. «Так что же — прав он и «примкнувшие к нему» Загурский и Хвощ: жизни нет, одна видимость, наперед заданная в четырехмерном пространстве геометрическая мертвечина? Да пошли они в таком разе со своей наукой!.. В конце концов, я и сам представитель науки — хоть и не столь шикарной, как физика или математика, но и без нее люди не обходятся: юриспруденция. Хм… так, может, потому я, юрист, и не приемлю выводы Тураева, что моя наука основана на понятии ответственности людей за свои поступки, а тем самым и свободы воли? Не все предопределено, человек выбирает варианты своего поведения — и ежели выберет не тот, что надо, может и срок получить… — Стась невесело усмехнулся. Вот-вот, у юристов пунктик «право и ответственность», у физиков «логическая непротиворечивость» или там «экспериментальное подтверждение», у третьих что-то еще свое — и все говорим будто на разных языках, не можем проникнуть в единую суть всякого знания. Черт бы взял эту цивилизацию, цивилизацию-специализацию, где каждый знает и делает что-то свое — и никто толком не поймет другого!»

Содержимое портфеля омрачало рассудок, сам портфель отягощал руку Коломиец едва сдерживал великолепный порыв души: зашвырнуть его подальше в реку. «И делу конец, и покойников больше не будет. А иначе что я могу!.. Ну, разве что поступить на вечерний физфак университета: изучу все теории, проникнусь их духом — и лет через шесть доследую это дело. Или, проникнусь в суть, и сам отдам концы?..»

ГЛАВА ВТОРАЯ

Говорят: «Не будьте таким умным!» Это не знаю, но не будьте таким хорошим. Чрезмерная положительность жизни ведет к инфаркту.

— Нет, все-таки чувствуется в твоей походке неверие! — произнес позади сочный, хорошо поставленный голос. И ранее, чем Стасик обернулся, ему уже стало хорошо: Борька Чекан!

Борька Чекан, приятель и сосед по парте с шестого по десятый класс в 4-й переяславской школе… После окончания школы их пути разошлись: Борис поступил в Московский физико-технический, Стасик провалился на вступительных экзаменах в ХГУ, отслужил в армии, потом все-таки поступил и окончил. Они не переписывались, потеряли друг друга из виду, потом судьба и комиссии по распределению свели их снова в этом городе. И здесь они не искали встреч, предоставляя это случаю, который вот и столкнул их в парке, — но от мысли, что и Борька ходит по этим тротуарам, Коломийцу становилось как-то теплей. Удивительная штука школьная дружба!

Сейчас аспирант последнего года обучения Б. Чекан, склонив к правому плечу кудлатую голову и морща в улыбке живое и с правильными чертами, но, к сожалению, густо веснушчатое лицо, рассматривал младшего следователя горпрокуратуры С. Коломийца, который, в свою очередь, умильно щурил глаза, разглядывая его.

— Что, хреновая у нас с тобой жизнь? — спросил Чекан.

— А… как ты догадался? — спросил Коломиец.

— О себе знаю и так, на тебе это написано крупными буквами. Самое время раздавить бутылочку сухого, а?

— Пошли, — сказал Стась.

Несколько минут спустя они сидели в летнем павильоне «Волна» и, закусывали, выясняли, кто кого из земляков видел да что о них знает. Борис вспомнил, как минувшим летом он отдыхал в родимом Переяславле и убедился, что все их знакомые девочки уже не девочки, а дамы и мамы, полнеют и стареют, к лучшему изменилась только Люська Носатик — да и та благодаря пластической операции. Эта тема скоро исчерпалась, и они, выпив по второй, принялись изливать друг другу души. Изливал, собственно, Чекан.

— Понимаешь, заели богопоклонники! Ну какие, какие!.. Те, что истово верят в физического бога, установившего законы природы. Нет, конечно, официально они не богопоклонники — материалисты и вполне на платформе. Недаром же во введении или в первой главе монографий и учебников они ведут пышные речи об объективной реальности, о первичности материи, вторичности сознания… и прочая, и прочая. Как говорил Полесов из «Двенадцати стульев», глядя в глаза Остапу Бендеру: «Всегда!» И поскольку присяга произнесена и принята, считают не столь важным, что пишется в остальных главах, — а там-то самая соль!.. Ты человек отдаленный, тебе физика кажется отлично слаженной наукой, а вблизи, куда ни копни, мистика. Бог. Вот тебе простой пример: в ускорителях разгоняют элементарные частицы, ударяют их о мишень или друг о друга — и так получают новые искусственные частицы. Всякие: мезоны, антипротоны, альфа-лямбда-сигма-минус-гипероны… За некоторые даже Государственные премии дали, а уже статей, докладов, монографий о них — уйма. И как по-твоему, на сколько частиц разбогател наш мир в результате этой бурной и дорогостоящей деятельности? — Борис вперил взгляд в Стасика.

— На сколько? — спросил тот.

— Ни на одну. Ни одной не прибавилось. Все искусственно полученные частицы распадаются или аннигилируют… А чего бы, казалось, какого черта! Природа решительно не против, что растет число всяких предметов, созданных людьми, что растет число и самих людей… хотя человека создать куда легче, чем антипротон! — а громаднейшее, десять в сорок какой-то там степени число элементарных «кирпичиков» оказывается заданным с точностью до одного. Мистика! И что ответствует на это строгая наука? — Борис откинулся на стуле, прикрыл глаза, продекламировал: — «После рассмотрения этих вещей мне кажется вероятным, что Бог вначале сформировал Материю в виде цельных, массивных, твердых, непроницаемых Частиц, — артикуляцией он выделял априорные, с большой буквы, понятия, — с такими Свойствами и Пропорциями в отношении к Пространству, которые более всего подходили бы к той цели, для которой Он создал Их… Нет обыденных Сил, способных разрушить то, что сам Бог создал при Первом Творении… Из факта существования Мира следует поэтому, что изменения материальных вещей могут быть приписаны единственно Расщеплению и установлению новых Связей и Движений этих Вечных Частиц». Уфф!.. — Борис отхлебнул из бокала. — Ты думаешь, это Библия? Нет, дорогой, «Оптика» Исаака Ньютона, она и дает единственное — до сих пор! — объяснение казуса.