Андрей Анисимов - Доступ к телу

– Зачем, Александр Ильич? У м-м-меня же все в п-п-порядке?

– Не все, дружок. Но ты не волнуйся. Я вреда тебе не причиню.

Николай послушно подставился под маску, и через несколько минут задремал. Александр Ильич приказал Дружникову запустить лазерную установку, а сам пошел готовить себя к «операции». Оставшись одни, чтобы не выдавать своего недоумения, помощники старались друг на друга не смотреть. Профессор вернулся в марлевой повязке и белых перчатках:

– Приступим. – Тарутяна подкатили в зону действия установки. – Катя, иглу.

В операционной Александр Ильич становился диктатором, и приказы его исполнялись беспрекословно. И хотя это был первый случай в лаборатории, когда помощники не понимали, чем занят их патрон, ослушаться им и в голову не приходило. Они замерли и молчали. Тихий зуд приборов наступившую тишину делал еще пронзительнее. Мозг Николая пульсировал на экране монитора, и едва заметный луч лазера проникал в него все глубже. Вот он остановился, задрожал и стал ярче. В этот момент губы аспиранта дрогнули. Еще мгновенье, и луч начал тускнеть и постепенно погас совсем. Через полчаса все было закончено, а еще через пятнадцать минут Тарутян проснулся.

– Как ты себя чувствуешь, Коля? – Спросил профессор, сбрасывая повязку и перчатки в урну.

– Вроде, все нормально, Александр Ильич.

– Прекрасно. Теперь я готов вернуться к столу. Кстати, я сегодня не завтракал и, затратив на коллегу изрядную толику энергии, нагулял зверский голод. И еще я бы хотел снять наше застолье на камеру. Тащите ее в кабинет.

Несмотря на шутливый тон руководителя лаборатории, помощники вернулись к столу озадаченные. Александр Ильич приказал запустить съемку в автоматическом режиме, занял свое кресло и широким жестом пригласил всех к столу.

– Мне бы хотелось, друзья, чтобы бутылку откупорил Вадим, а Николай произнес первый тост.

Дружников с поручением справился и разлил вино по бокалам.

– Веселее, друзья. Мы не на поминках, – улыбнулся профессор и, повернувшись к Николаю, напомнил: – Первый тост за тобой.

– Александр Ильич, я право не знаю, что и сказать. Мы собирались отметить нашу встречу после этого и не нахожу слов. Мы с Вадимом готовы помогать Вам и дальше. Теперь мы понимаем, что невольно сделались такими же подопытными эксперимента, как Федор Лыкарин и его сокамерники. Но все хорошо, что хорошо кончается. Должен вам признаться – легкие деньги приносят только пустые радости. Мы с Вадимом это хорошо поняли. И еще мы поняли – люди, что живут ради подобных радостей, по сути заслуживают не зависти, а сострадания. Вот и все, что я хотел сказать…

– Браво, Коля. – Профессор лукаво оглядел соратников: – Дамы и господа, вы ничего не заметили?

– Александр Ильич, вы о чем? – Насторожилась Суркова. Она чувствовала некий подвох в вопросе патрона, но не могла сообразить, в чем он заключается.

– Ладно, друзья мои, тост произнесен, давайте выпьем и закусим.

Выпили все, но с видимым аппетитом с закусками расправлялся только Бородин. И растерянность молодых коллег его только забавляла.

– Что же, друзья… Раз вы такие ненаблюдательные, направлю ваше внимание. Вы заметили, во время тоста Николай ни разу не заикнулся?

– Блин, вы его вылечили!? – Первым догадался Дружников.

– Коля, ты столько наговорил и, действительно, ни разу… – Суркова смотрела то на профессора, то на аспиранта и не могла поверить. Ее кумир за пятнадцать минут превратил заику в нормального человека. Это было грандиозно. За столом поднялся невероятный гвалт. Все наперебой требовали от Николая подтверждения. Тарутян тоже кричал и поражался отсутствию своего дефекта. Позволив помощникам выпустить пар, профессор постучал вилкой по тарелке, призывая к тишине.

– Друзья мои, это и для меня почти чудо. Когда мы производили манипуляции с генами наших подопытных рецидивистов, я обратил внимание на ген, отвечающий за речь в мозгу Николая. Он мне показался немного меньше, чем у Вадима. Но в спешке я не сконцентрировался. Помните, в какой нервозной обстановке мы действовали? И потом все время вспоминал об этом наблюдении. Постепенно мною овладела мысль, что ген речи тоже можно активизировать. Это стало навязчивой идеей. И я рискнул.

Тарутян со слезами на глазах поднялся из-за стола, подошел к профессору и неожиданно опустился перед ним на колени.

– Александр Ильич, я до конца жизни этого не забуду.

Профессор покраснел как девушка, поднял Николая за воротник и истошно крикнул:

– Никогда не смей становиться на колени перед мужчиной! – А как только смущенный аспирант вернулся на место, добавил уже совсем другим тоном: – Дружок, не вводи меня в краску. Наука должна помогать людям. Все здесь сидящие достойны восхищения. Мы с вами на пороге новой эры. Я уверен, государство оценит возможности генетики в преобразовании человека. Скоро мы сможем превратить родину в страну честных людей. А заодно избавлять заик от дефекта речи. Но это всего лишь побочный продукт нашего открытия. Таких продуктов еще будет много. Человеческий мозг – это белая книга. И мы в ней прочли всего несколько строк.

После этого короткого инцидента и слов профессора все ощутили облегчение. Казалось, будто и попытка Сурковой лишить себя жизни, и грабеж, совершенный молодыми учеными, остались в странном, тягостном сне. Страница перевернута и забыта. Теперь они проснулись и готовы шагать вместе по этой трудной, но удивительной дороге, которая зовется наукой. И каждый из них в эту минуту подумал: «Я счастлив!»

Владимир Антонович Паскунов вернулся из Сочи утром и решил провести день дома. Поездка его утомила. Особых надежд урвать что-нибудь для себя во время олимпийской разборки он не питал. Но когда на одном пятачке собирается столько влиятельных чиновников из окружения президента, сенатор был вправе рассчитывать на большее. Однако не вышло. Глава государства гневался и держал подданных в постоянном напряжении. Каждый из них опасался вернуться в Москву разжалованным и обсуждать планы на перспективу остерегался. Но как говорится, с паршивой овцы и шерсти клок… В данном случае, клок шерсти олицетворял собой десятимиллионный тираж учебников для подрастающего поколения россиян и сулил Владимиру Антоновичу реальную выгоду. А поскольку день прилета сенатор решил посвятить отдыху, он не мешкая позвонил брату.

Городская квартира Паскунова занимала немалую часть семнадцатого этажа и выходила окнами на Гребной канал. Со времен правления первого президента России район Крылатское превратился в оазис для преуспевающих государственных мужей и народных избранников. Удальцам из глубинки выдавались квартиры на время думского призыва. Но ушлые депутаты находили способ закрепиться в столице, и казенное жилье, чаще всего, оставляли себе в вечное пользование. Владимир Антонович в их число не входил. В Москву он переехал еще при Горбачеве, и мог теперь почитать себя коренным жителем стольного города.