Владимир Михайлов - Заблудившийся во сне

А тут, в самом уголке? Господи, вот уж не ожидал! Старые, читаные-перечитанные, затрепанные детские книжки, давным-давно изданные. Когда самого Груздя еще не было на свете. Довоенные еще издания. Рабле — в переложении для детей. Рони, «Приключения доисторического мальчика». Ну и, конечно, мушкетеры, рассыпающиеся на отдельные страницы. Память о детстве, о родителях? Так или иначе, книжки эти здесь сохранялись. А что толку?

Хотя, если подумать, какой-то прок все же был: память подсказывала, что вот такую же, — если не эту самую, то, во всяком случае, очень похожую книжку я нашел в древнем макроконе, незадолго до начала розыска Груздя. Так что они могли находиться в какой-то связи.

От книг я перешел к беглому обзору того, что висело на стенах. Один акварельный пейзаж. Похоже — изображение его собственной дачи. Для увековечения, так сказать. Несколько фотографий: хозяин дома с некоторыми весьма известными людьми, российскими и другими. Дань понятному честолюбию. Какие-то парижские виды, не Елисейские поля и не Эйфелева башня, но укромные уголки — средневековью домики, узкая булыжная улочка. Еще вид неизвестного происхождения: громадные, странного вида деревья, ручей петляет меж ними. Выполнено, кажется, фломастерами, в уголке — неразборчивая подпись, но не Груздя, начинается на М, работа явно не профессиональная. И еще вид, но в другой манере: степь с редкими зелеными купами, и горная гряда голубеет далеко на горизонте. Что за местность — не оговорено. Вот и вся галерея. Что дальше? Африканские маски — вероятно, привезенные из поездок, скорее всего в те места, где их производство поставлено на поток. Но уж больно грубо сделаны маски. Слишком грубо для подделок. Ну, в конце концов, мне это безразлично. Говорит разве что о вкусе хозяина.

А на письменном столе — подставка с полудюжиной трубок и зеленый фирменный кисет с голландской «Амфорой». Я понюхал: запах был тот же, что и на втором уровне ПС, в трубке, которая, естественно, осталась там: я не мог бы унести ее, если бы даже захотел, она никак не была связана с моим жизненным опытом, и я мог сохранять ее лишь до первого перехода. Я осмотрел трубки, что стояли здесь: та была одной из них. Я повертел ее в пальцах и поставил на место, окончательно поверив в то, что Груздь действительно побывал там и, возможно, его спугнули крестоносцы — или он сам торопился по своим делам куда-то в другие измерения Пространства Сна.

Узнать бы еще: в какие именно? Пока я не нашел ничего нового. Однако не все еще потеряно. Пошарим-ка в ящиках…

Ящики были, разумеется, заперты — там, в Производном Мире; здесь, в ПС, все тамошние ухищрения не срабатывают, здесь и своих хватает. Я стал выдвигать один ящик за другим. Бумаг оказалось очень немного; вероятно, деловая переписка хранилась на дисках, они же — в сейфе. Я его пока не обнаружил, но был уверен, что стальное хранилище скрывается за дачным пейзажем. Ничего, доберемся еще. Времени хватает — поскольку его тут просто нет. Единственным интересным, что мне удалось найти, кроме наивных и трогательных писем, нацарапанных детскими каракулями в давние времена (дети его, я знал, давно уже выросли), оказалась старая, почти совершенно выцветшая фотография. На ней мальчик лет десяти, основательно укутанный в меховую шубейку, стоял на коротеньких лыжах на фоне дома — судя по облику, построенного где-то в конце двадцатых — начале тридцатых годов. На стене дома виднелась табличка, свидетельствовавшая о том, что дом располагался в Большом Карпатском переулке, и я на всякий случай крепко вбил название и вид дома в память: никогда не знаешь, что и когда может вдруг понадобиться, — а также и самого мальчика. Снова память о детстве? Груздь, видимо, был сентиментален — как всякий жестокий человек, а добрым его, судя по карьере, назвать было бы трудно. Были также какие-то наброски, я пробежал глазами страницу-другую; видимо, Груздь раздумывал о своей будущей книге, сейчас кто только не пишет книг. Конечно, это тоже была информация; ясно, однако, что далеко в Пространство Сна он ушел не ради поисков материала для своего творчества. Если, конечно, он ушел сам; но в версию с похищением я все еще до конца не верил.

Да, ящики стола меня основательно разочаровали.

Я обратился к услугам сейфа, который действительно обнаружил за акварелью с дачей. Он, однако, оказался под метелку пустым. Это, впрочем, меня не весьма удивило: в яви тут побывали люди из СБ — увозили тело в больницу и, конечно, наложили лапу на все, что могло представлять не чисто семейный интерес. Были, так сказать, в своем праве. И это тоже — моя ошибка: для поиска в квартире Груздя надо было выбрать более раннее время, когда в Производном Мире он еще не уснул; тогда все еще лежало на своих местах. Пожалуй, придется так и сделать: явиться сюда вторично — ну, скажем, неделю тому назад. И повторить осмотр.

ЧТО, ГДЕ, КОГДА?

Только после этой, так сказать, предварительной части я решился наконец перейти к главному: к личному компьютеру Груздя.

Он стоял здесь, на специальном столике, вполне современная машина, хотя и не последний крик. Это было мне понятно: Груздю по карману было бы установить и самую последнюю супермодель с без малого мгновенным быстродействием и памятью, в которой уместилась бы вся известная нам история человечества; однако к своим машинам привыкаешь, успеваешь приноровиться к их характеру, сглаживать недостатки и наилучшим образом использовать достоинства, и потому вовсе не спешишь гнаться за модой. Такая машина — как бы член семьи.

Я осторожно, с невольным уважением присел на удобное кресло-вертушку. Открыл клавиатуру и не без робости, мне вовсе не свойственной, включил.

Все на первый взгляд показалось нормальным. Набор программ смело можно было назвать стандартным. Я убедился в этом, бегло просматривая файл за файлом. Все как у людей. За исключением, пожалуй, двух дирекций.

Первая называлась «Examination», вторая — «Suicide».

И та, и другая оказались основательно защищенными. С первой я провозился более получаса, изобретая все новые и новые пароли; ни один не подошел. Пришлось призвать на помощь весь мой опыт компьютерного взломщика. В голове стало уже неприятно шуметь, когда машина наконец нехотя уступила и я без всяких угрызений совести проник в хранилище чужих секретов. Сложности на этом не окончились: два первых файла уничтожились, едва я попробовал заглянуть в них. Файлы были, так сказать, заминированы на неизвлекаемость. Это заставило меня еще поразмыслить. Зато в третий, последний файл я вошел уже без происшествий.

Содержанием его оказался анализ записи последнего перед исчезновением нормального выхода в СП. Не воспоминаний Груздя об этом эпизоде, но анализ подсознательной информации, которая снималась со спавшего тела, вероятнее всего, аппаратурой, установленной самим Груздем. Знай об этом кто-нибудь другой, обязательно возник бы какой-то шорох. Его не было — значит, никто не знал. Во всяком случае — никто из нас, из СБ, да и из близких Груздю людей тоже.