Питер Уоттс - Ложная слепота

К тому времени, как мы состыковались с «Тезеем», меня и Мишель уже подташнивало. (Остальную Банду, как ни странно, нет; понятия не имею, как такое возможно).

Остальным предстояло испытать то же через несколько минут. Без медицинской помощи нам бы предстояло выворачиваться наизнанку на протяжении двух ближайших суток. Потом тело делает вид, что поправляется; примерло неделю не чувствуешь боли и не имеешь будущего. Мы бы ходили, разговаривали, двигались как живые и, возможно, убедили бы себя, что бессмертны.

А потом схлопнулись бы внутрь и сгнили, начиная с внутренностей. Истекли бы кровью из глаз, и десен, и задниц, и если хоть один Бог милосерден — умерли бы прежде, чем лопнуть, точно перезрелые плоды.

Но, конечно, «Тезей», искупитель наш, избавит от подобной судьбы. Из челнока мы цепочкой проследовали в огромный надувной шар, который Сарасти установил для хранения личных вещей; сбросили зараженные скафы, одежду и нагими вынырнули в хребет корабля. Чередой летающих мертвецов проследовали через вертушку. Вампир выждал в благоразумном отдалении на крутящемся полу, пока мы пройдем, потом подскочил и скрылся на корме — пошел скармливать наши радиоактивные обноски декомпилятору.

В склеп. Наши гробы стояли распахнутыми у кормовой переборки. Мы с облегчением опустились в их объятья. Когда крышка опускалась, Бейтс начала кашлять кровью.

Кости мои гудели, когда Капитан запустил процесс. Я заснул мертвецким сном. В том, что меня ждет возрождение, убеждали только теория и обещания наших братьев-механизмов.

Китон, восстань.

Я очнулся от дикого голода. Из вертушки просачивались слабые голоса. Несколько секунд я парил в своем стручке, закрыв глаза, наслаждаясь отсутствием боли и тошноты. Исчез подсознательный ужас от мысли, что тело понемногу превращается в кашу. Слабость и голод — всё стальное в порядке.

Я открыл глаза.

Что-то вроде руки. Серая, блестящая, слишком, слишком тощая, чтобы быть человеческой. Лишенная кисти. Невероятное количество сочленений, конечность словно перебита в десяти местах. Тело, с которым соединялась рука, едва выглядывало из-за края саркофага намеком на темную тушу, шевелились вывихнутые щупальца. Оно висело передо мной неподвижно, будто застигнутое за каким-то непристойным занятием.

К тому времени, когда я смог набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы закричать, существо метнулось прочь.

Я выскочил из гроба, выпучив глаза. Вокруг никого: покинутый склеп, голый Летописец. В зеркальной переборке отражались пустующие капсулы по сторонам. Я вызвал КонСенсус: все системы в норме.

Оно не отражалось, вспомнил я. Не отражалось в зеркале.

Я направился на корму. Сердце колотилось. Передо мной отворилась вертушка. Шпиндель вполголоса беседовал о чем-то с Бандой. При виде меня он помахал дрожащей рукой.

— Меня надо проверить, — проговорил я совсем не так уверенно, как хотел бы.

— Первый шаг — признать, что с тобой не все в порядке, — бросил Шпиндель в ответ. — Только не ожидай от меня чудес.

Он снова обернулся к Банде в диагностическом кресле; у руля стояла Джеймс, но тестовые таблицы, мерцающие на кормовой переборке, они изучали вместе.

Я ухватился за верхнюю ступеньку и притянул себя к полу. Кориолисова сила сдувала меня вбок, точно флаг на ветру.

— Или я брежу, или на борту что-то есть.

— Ты бредишь.

— Я серьезно.

— Я тоже. Бери номерок, становись в очередь.

Он говорил серьезно. Когда я заставил себя успокоиться и прочитать его, то понял, что он даже не слишком удивился.

— Небось, проголодался изрядно, притомившись от лежания, а? — Шпиндель махнул рукой в сторону камбуза. — Перехвати что-нибудь. Я тобой через пару минут займусь.

Я заставил себя во время еды поработать над очередным конспектом, но от остаточного инстинктивного метания между страхом и агрессией это отвлекло не более чем наполовину. Я попытался развеяться, подключившись к потоку данных из медотсека.

— Оно было реальным, — волновалась Джеймс. — Мы все видели.

Нет. Не может быть. Шпиндель прокашлялся.

— Эту попробуй.

В потоке было видно, что он ей показывал: черный треугольничек на белом фоне. В следующий миг тот разбился на десяток идентичных копий, потом на сотню. Метастазирующий рой крутился в центре экрана, точно на балу геометрических фигур — танцуя в строю, отращивая на углах маленькие треугольнички, фрактализуясь, эволюционируя в бесконечный, причудливый паркет…

Альбом, понял я. Интерактивная реконструкция увиденного, без пустой болтовни — программы распознавания образов в мозгу Сьюзен реагировали на то, что она видит: нет, их было больше; нет, ориентация неправильная; да, так, но побольше — а машина Шпинделя выхватывала реакции прямо из ее мыслей и в реальном времени корректировала изображение. Большой шаг вперед по сравнению с межеумочным эрзацем под названием «язык». Впечатлительные даже могли называть это «чтением мыслей».

Ничего похожего, конечно. Просто обратная связь и корреляция. Чтобы преобразовать один набор структур и другой, телепат не нужен. К счастью.

— Вот оно! Вот! — воскликнула Сьюзен.

Треугольники проитерировались до самоуничтожения. Теперь дисплей наполняли переплетающиеся асимметричные пентаграммы — паутина из рыбьей чешуи.

— И не говори, что это случайные помехи, — триумфально произнесла она.

— Нет, — скучно ответил Шпиндель. — Это форма Клювера.[51]

— К…

— Это была галлюцинация, Сюз.

— Конечно. Но кто-то ведь подсадил ее к нам в голову, так? И…

— Она с самого начала была там. С того дня, как ты появилась на свет.

— Нет.

— Это артефакт глубокой структуры мозга. Их даже слепые от рождения порой видят.

— Никто из нас раньше их не видел. Никогда.

— Верю. Но никакой информации в них не содержится, а? Это не разговоры «Роршаха», это просто… интерференция. Как все остальное.

— Но оно было такое яркое! Не это мерцание, которое постоянно маячит на краю поля зрения. Такое плотное. Реальней настоящего.

— Вот это и показывает, что оно ненастоящее. Поскольку ты на самом деле ничего не видишь, разрешение не ограничивается мутной оптикой.

— О, — выдавила Джеймс и шепотом добавила: — Твою мать.

— Ага. Извини. — Потом: — Закончишь — подходи.

Я глянул вверх: Шпиндель махал мне рукой. Джеймс поднялась из кресла, но это Мишель приобняла его с несчастным видом, и Саша, ворча, проплыла мимо меня в сторону палатки.

К тому времени, когда я добрался до него, Шпиндель развернул кресло в полукушетку.