Айзек Азимов - Миры Айзека Азимова. Книга 2

— Что заставило его прийти к вам?

— Не знаю.

— Так, может, он и вправду имперский агент?

Шварц проследил за его мыслью и улыбнулся про себя, но ничего не сказал, решив и дальше молчать.

— Имперский агент? — недоуменно переспросил Шект. — Потому что так сказал секретарь министра? Чепуха. И какая теперь разница? Он так же беспомощен, как и мы. Слушайте, Арвардан, может, состряпаем какую-нибудь басню, чтобы потянуть время? Может, нам удастся…

Археолог коротко рассмеялся, и горло обожгло еще сильнее.

— Выжить, вы хотите сказать? При том, что вся Галактика погибнет и цивилизация рухнет? Нет, уж лучше умереть.

— Я думал о Поле, — пробормотал Шект.

— Я тоже. Давайте спросим ее. Как, Пола, сдадимся на милость победителя? Попробуем спасти свою жизнь?

— Я выбрала, на чьей стороне быть, — твердо ответила девушка. — Я не хочу умирать, но если те, за кого я стою, погибнут, то и я с ними.

Арвардан испытал некоторое торжество. Когда он привезет ее на Сириус, пусть говорят, что она землянка — она равна им во всем, и он с великим удовольствием вобьет зубы в глотку любому, кто…

И Арвардан вспомнил, что вряд ли сможет привезти на Сириус ее или кого бы то ни было. Никакого Сириуса не будет. Пытаясь отогнать эту мысль, он крикнул:

— Эй! Как вас там! Шварц!

Шварц на миг приподнял голову и взглянул на него, но ничего не ответил.

— Кто вы? — спрашивал Арвардан. — Как попали в эту историю? И какое имеете к ней отношение?

Его вопросы пробудили в Шварце острое ощущение несправедливости всего, что с ним произошло. Прошлое, в котором он никому не делал зла, и невыразимый ужас настоящего переполнили его, и он яростно выпалил:

— Как я сюда попал, говорите? Слушайте. Я был маленький человек. Я был честный, работящий портной. Я никого не трогал, никому не докучал, я кормил свою семью. А потом, ни с того ни с сего — ни с того ни с сего! — попал сюда.

— В Чику? — спросил Арвардан, не совсем понимая его.

— Нет, не в Чику! — с безумной насмешкой вскричал Шварц. — А в этот ваш сумасшедший мир! Мне все равно, верите вы мне или нет. Мой мир остался в прошлом. В моем мире были и земля, и еда на всех, и два биллиона человек, и это был единственный мир.

— Вы понимаете, что он говорит? — спросил озадаченный Арвардан у Шекта.

— А знаете, — с проблеском интереса ответил тот, — ведь его аппендикс три с половиной дюйма длиной. Помнишь, Пола? И зубы мудрости. И волосы на лице.

— Вот-вот, — вызывающе крикнул Шварц. — Жаль, у меня хвоста нет, я бы вам показал. Я человек из прошлого, я совершил путешествие во времени. Сам не знаю как и почему. А теперь оставьте меня в покое. Скоро за нами придут — они дали нам это время, чтобы мы вернее сломались.

— Откуда вы знаете? — спросил Арвардан. — Кто вам сказал? — Шварц молчал. — Секретарь? Такой курносый коротышка?

Шварц не мог сказать, как выглядит тот, кого он знал только по Образу. Секретарь? Образ промелькнул у него в мозгу и тут же пропал — мощный Образ властителя, но да, кажется, он был секретарем.

— Балкис?

— Что? — не понял Арвардан.

Но Шект вмешался:

— Так зовут секретаря.

— А-а. И что же он сказал?

— Ничего, — ответил Шварц. — Я и так знаю. Всех нас ждет смерть, и от нее не уйти.

— Вам не кажется, что он сумасшедший? — понизил голос Арвардан.

— Не знаю… У него такие черепные швы… прямо первобытные.

— Вы думаете… — удивился Арвардан. — Да бросьте, это невозможно.

— Я тоже всегда так думал. — Голос Шекта обрел подобие нормального звучания, как будто наличие научной проблемы переключило его на другой канал, где личные дела не имеют значения. — Согласно расчетам, количество энергии, необходимое для перемещения материала вдоль временной оси, превышает бесконечность, поэтому путешествия во времени всегда считались невозможными. Но некоторые ученые признают возможность «временных аномалий», аналогичных геологическим. Ведь были случаи, когда космические корабли исчезали на глазах у наблюдателей. Был в древности известный случай с Хором Деваллоу, который однажды вошел в свой дом и больше не вышел оттуда, и внутри его тоже не оказалось. В галактографических атласах прошлого века можно найти планету, которую посетили три экспедиции, составив полное ее описание, а потом она исчезла неизвестно куда. Некоторые достижения ядерной химии ставят под сомнение закон сохранения массы и энергии, и это пытаются объяснить утечкой массы вдоль оси времени. Например, ядро урана в сочетании с микроскопическим, но точным количеством меди и бария, подвергнутое легкому гамма-облучению, создает резонирующую систему…

— Перестань, отец! — прервала его Пола. — Что теперь толку…

— Погодите-ка, — вмешался Арвардан. — Дайте подумать. Если кто и может решить эту задачу, то только я. Всего несколько вопросов… Слушайте, Шварц. Ваш мир был единственным в Галактике?

— Да, — угрюмо ответил тот.

— Это вы так думаете. У вас ведь не было космических путешествий, чтобы это проверить? В Галактике могло существовать множество обитаемых миров.

— Чего не знаю, того не знаю.

— Да, конечно. А жаль. Скажите, а ядерной энергией вы пользовались?

— У нас была атомная бомба. Уран, плутон — вот что, наверное, сделало ваш мир радиоактивным. Наверное, после моего ухода все-таки была еще одна война. Атомная. — Шварц снова перенесся в свой старый мир, в Чикаго, еще не знавший бомб, и ему стало жаль. Не себя, а того прекрасного мира.

— Ладно, — пробормотав что-то себе под нос, продолжил Арвардан. — У вас ведь был какой-то язык?

— На Земле? У нас было много языков.

— На каком говорили вы?

— На английском, с тех пор как стал взрослым.

— Ну-ка, скажите что-нибудь.

Шварц больше двух месяцев не говорил по-английски и теперь медленно, любовно произнес:

— Я хочу вернуться домой, к своим родным.

— Он говорил на этом языке, когда вы его синапсировали? — спросил Арвардан у Шекта.

— Не могу ручаться, — ответил озадаченный Шект. — Он произносил такие же бессвязные слова, но я не могу связать их с этими.

— Ну, ничего… Как по-вашему будет «мать», Шварц? А-га… Теперь «отец», «брат», «один» — числительное, да? — «два», «три», «дом», «человек», «жена»… — Арвардан называл все новые и новые слова, и его лицо приобретало благоговейное выражение. — Шект, — сказал он наконец, — или этот человек настоящий, или мне снится самый фантастический на свете кошмар. Он говорит на языке, идентичном языку древних надписей, найденных на Сириусе, Арктуре, альфе Центавра и еще в двадцати мирах. Этим надписям пятьдесят тысяч лет, а он говорит на том языке. Надписи расшифровали только в прошлом поколении, и в Галактике, кроме меня, не найдется и десятка человек, способных понять их.