Catherine de Froid - Боги от науки

Прописка приходилась в реальном мире, из которого кое–кто выбывал на долгие сроки, документы существенно сократили (и лишили налета нарушения личного пространства) процесс знакомства, какая–никакая система давала уверенность. Паспорта прижились.

Школами служили сборища добровольцев, учащих детей говорить, читать, считать и открывать в себе способности бога от науки примерно в одно время. После освоения такой системы дети просто получали доступ к чужой памяти, компьютерам и прочим носителям информации и могли получать образование самостоятельно.

В качестве носителя информации в этом мире использовались в основном мозги, своего рода коллективная память. С учетом всех интерфейсов, понаставленных поверх старой–доброй операционки под названием личность, такая перерожденная информатика всех устраивала.

Глава 5

С учетом исчезновения «нормального» (что, вообще–то, по–латыни и в физике значит «перпендикулярного», то есть всему мешающего) времени исчезла необходимость планировать день, дисциплинировать себя, делать что–то заранее и прочие аспекты (чтобы не сказать: остатки) самодисциплины. Впрочем, один неоспоримый плюс перекрывал все это: напрочь исчезла возможность недосыпа. Ни назойливые соседи, ни плохое самочувствие, ни будильник больше не являлись причиной бессонницы, а волноваться здесь было не о чем, поэтому все население мира спало младенческим сном десять–двенадцать субъективных часов в субъективные сутки.

Люди спали и видели сны. Эти сны никто не мешал досматривать, поэтому они были яркими, хорошо запоминались, а иногда даже записывались в ноосфере и бывали кем–то просмотрены. Кстати, ноосфера влияла и на содержание снов: чужие ассоциации, позаимствованные из литературы цепочки событий, яркие и четкие образы, иногда даже некая претензия на логичность и завершенность.

На старой Земле придумали теорию, что во сне мозг снова и снова продумывает дневные проблемы и может находить новые решения. Решения такие, если и приходят, отдают абсурдом, но на то мы и Земля. В новом же мире на переживания сновидцев реагировали не только их мозги, но и вся мировая сокровищница знаний со своего рода встроенным поисковиком.

Кто–то свои сны культивировал: записывал себе в мозг команду создать небольшую воображаемую вселенную с некоторым количеством героев и каждую ночь моделировать новые события с их участием, решал по ночам задачи или мечтал о мире, который бы крутился вокруг него.

Особое значение такие сны приобрели для детей, родившихся в этом мире и покидавших его только для «похода в гости». Этим детям зачастую давали странные имена — в знак ли «новой жизни», просто ли из оригинальности (кстати, имена и фамилии здесь менялись не в пример легче, чем у нас, одним движением пальца, однако не чаще раза в месяц). Дети подрастали и понимали, что все имена в принципе что–то значат. Отыскивали, понятно, своего персонажа в ноосфере, на худой конец, пробовали создать его сами. А по ночам эти исторические деятели, литературные герои и хитроумные достижения прогресса являлись к детям и рассказывали, ругались, просили, вдохновляли. Как это переносили дети — вопрос отдельный. Кое–кто обзаводился целью жизни, другие бросались менять имя, третьи занимались творчеством.

Глава 6

— Ну что, Степа, как настроение? — спросил кто–то из великой семерки.

Степа оторвался от вдумчивого чтения, со стороны неотличимого от медитации:

— Почему вы все меня об этом спрашиваете, дери вас крот за извилины? Прекрасно настроение. Пока что. Сколько там прошло от основания мира?

— Четыре года, — ответил Женя.

— Две тысячи дней, — ответил Костя.

— Пять тысяч, — предположила Галина Александровна. — А у тебя сколько?

— А у меня… — Степа задумался. — Кажется, я переиграл в сумасшедшего демиурга, — закончил он. — Моих собственных дней не больше полутора тысяч, но вот наблюдений хватает на десяток.

— И как оно? — заботливо поинтересовалась Аня.

— Не надоедает, — пожал плечами Степа. — Уже хорошо.

— Собратья–демиурги! — воззвала Саша. — А что у нас тут с регистрацией брака? Я вот что–то упустила этот момент…

— Есть только один способ проверить, — предположила Юля.

— Проведем три опыта для гарантии результата, — кивнул Степа. — Без вариантов. Только не я первый!

В считанные секунды шестеро экспериментаторов провернули интеллектуальную потасовку на тему «Как распределять места в очереди» и разбежались по всей утопии симулировать бурную деятельность по подготовке великого события.

— Дети… — вздохнула Галина Александровна, осознав, что в радиусе пары метров вокруг нее чуть ли не впервые никого нет. — Растут быстро, а все равно дети. И другие все — такие же. Ну и, наверно, хорошо. Но слишком уж утопично. — И она отправилась на Землю навещать своих собственных детей и внуков, а также не страдающую идеализмом часть учеников.

Часть 13. Отцы, дети и учителя

Глава 1

Степа, молодой человек тридцати пяти субъективных лет от роду, яростно подтягивался. Женины непонятные деревья требовали привычки, но после стольких лет почти безвылазного сидения в новом мире основатели не променяли бы их на самую мощную конструкцию из перекладин, какая только снилась в кошмарах родоначальникам движения «Street Workout».

Степа был совершенно доволен своим новым миром, который все еще не переставал выкидывать такие трюки, что оставалось только качать головой и гадать, не пролез ли какой–нибудь местный не в меру любопытный подросток на последний уровень контроля. Степа, как и положено истинному интеллектуалу, не смиренному никакими острыми углами жизни, был недоволен собой.

У Степы было трое детей — почему–то тройняшек, самому нелюбопытному из которых было шесть биологических лет, а самому непоседливому сравнялось одиннадцать. В этом мире было все для того, чтобы дети не нуждались в родителях и как можно скорее начинали видеть в них только друзей и собеседников, но Степа ухитрялся после каждого разговора с детьми чувствовать себя злобным, закоснелым в предрассудках инопланетянином, хотя дети, наверно, так не считали.

— Что на сей раз? — привычно спросил пришедший размять мышцы Костя, познавший — напомню — радость отцовства еще в седьмом классе, вскоре после этого познавший еще и радость материнства, а в этом мире породивший еще четверых детей. Все Костино потомство жило здесь одной большой и дружной семьей и развивалось в достаточной степени автономно, впрочем, ни Костя, ни Саша никогда не отказывались помочь им советом или поучаствовать в каком–нибудь завиральном проекте. Степа, понятное дело, мучительно завидовал и от этого еще больше страдал угрызениями совести и самокопанием. Вот и на сей раз он мрачно пробормотал: