Александр Тесленко - Испытание добром (сборник)

— Разве вам не сообщили по централизованной системе информации?

— Понимаете ли… Я хотела предложить свои услуги. По профессии я медработник… Я обязана его спасти.

— Уважаемая…

— Стелла-Дю.

— Уважаемая Стелла-Дю, неужели вы думаете, что такая клиника, как наша «Виктория», не имеет всего необходимого для оказания медицинской помощи…

— Простите, но поймите меня правильно…

— Не волнуйтесь, я не могу понять вас неправильно. А кто такой Андрей-Дю?

— Он… Он — сын моих друзей на Земле…

— Прилетел вместе с вами?

— Нет… Десять лет назад… Он еще совсем ребенок…

«Десять лет тому назад… Значит, этот Андрей-Дю — один из трехсот. Непораженный, чистый биологический материал… Пришел его черед исчезнуть, черед собою продолжить жизнь Дюлии…»

Они вышли из лифта на третьем этаже, напротив центрального манипуляционного зала.

— У нас имеется все необходимое для того, чтобы помочь вашему Андрею-Дю. Если вообще ему можно как-то помочь…

— Андрей! — в отчаянии вскрикнула женщина и бросилась к прозрачным дверям. За ними виднелась медицинская кровать, и на ней очертания человеческого тела под легкой тканью, рядом — аппараты искусственного дыхания и системы переливания крови. — Андрей! Это он…

Мори-Дю едва успел схватить женщину за руку.

— Туда нельзя!

— Он еще жив? Или уже… — Женщина замолчала, сдерживая рыдания.

— Я обещаю вам, — громко заговорил Мори-Дю, — сделать все возможное. А сейчас вы немедленно уйдете!

— Позвольте мне подойти к нему.

— Нет! — ответил Мори, продолжая крепко держать, ее. — Нет! Вы в таком состоянии…

Мори-Дю подвел женщину к лифту.

— Надеюсь, вы сами найдете выход… Восьмой служебный там, где входили.

Двери лифта закрылись за Стеллой-Дю, и Мори облегченно вздохнул. Он вошел в манипуляционный зал и сразу увидел возле центрального пульта Кларка и Патреса.

— Вы, как всегда, очень пунктуальны, Мори-Дю, — сказал Кларк.

Мори взглянул на часы — он и вправду вошел с точностью до секунды.

Кларк-Дю — по обыкновению возбужденный от реминиса — быстро подошел к нему. Взяв Мори-Дю под руку, торопливо заговорил:

— Вот ваш сегодняшний больной… — и многозначительно, улыбнулся. — Необходимо обследовать гемоциркуляцию в малом круге, функцию ренальных митохондрий в условиях хронической гипоксии… Ну и, как обычно, желательно продержать его как можно дольше… Собственно, вам все известно, уважаемый Мори-Дю. Не вам все это рассказывать… Там, в индивидуальном блоке, все записано… Желаю всего наилучшего.

Мори подошел к столу, над которым склонился, вчитываясь в бумаги, Патрес-Дю,

— Привет!

— О, Мори-Дю, у нас сегодня любопытный больной…

Мори сел на мягкий стульчик; он не слушал Патреса, думая о своем: «Николиан-Дю готовит для Сандро тяжкое испытание. Если он окажется на высоте, значит, я воспитал из него настоящего дюлийца и… Сандро-Дю станет нашим героем».

Из дневника Сандро Новака

«Феррос, даже если нам с тобой и не суждено вернуться на Землю, наши записи прольют свет правды. Но чтобы застраховаться от трагической случайности — если наши записи попадут в руки дюлийцев, — нужно воспользоваться кодом, известным только нам. Скажем: нетрудно сделать, чтобы все записанное сразу же стиралось из электронной памяти, если предварительно не нажать на клавишу «реет». Мне кажется, следует «засекретить» именно эту клавишу, так как в записных устройствах любой конструкции она не используется для воспроизведения записанного. Абсолютно все, что мы узнаем здесь, необходимо фиксировать. И если погибнет кто-либо из нас, второй сохранит его записи. А нас обоих подстрахуют другие. Но, думаю, не следует распространяться о записях и особенно о коде перед каждым из трехсот. Приходится допускать мысль, как это ни оскорбительно, о возможности предательства. На самом себе убедился, что нет наркотика сильнее и коварнее реминиса. Боюсь его ужасно. У меня нет ни малейшего сомнения — Николиан и его сообщники «нафаршировали» реминисом первых переселенцев вполне сознательно…»

Вир, робот-привратник в помещении профессора Ферроса Вейна, медленно отъехал в нишу, пропуская Новака. Сандро переступил порог, на миг задержался возле большого зеркала у входа, словно в нерешительности, и шагнул в комнату.

Феррос сидел в глубоком кресле и, как показалось Новаку, дремал. Но когда Сандро подошел ближе, то увидел, глаза у него открыты. Они встретились взглядами и долго молча смотрели друг на друга. Сандро понимал состояние профессора. Наконец, Вейн тихо, одними губами, произнес:

— Привет…

— Как дела? — вяло улыбнулся Новак и уселся в кресло рядом.

— Прекрасно! Все прекрасно! — бодро воскликнул профессор и невольно оглянулся на глазок телекариуса системы медицинского наблюдения.

С тех пор, как они узнали об истинном назначении этой системы, общаться «по-земному» стало бессмысленно унизительно и просто опасно. Здесь, на Дюлии, каждый исхитрялся по-своему. Сандро с Ферросом выбрали самый простой и, должно быть, не худший вариант.

Они писали.

— Вот, посмотри… Моя статья в последний номер, — громко сказал Сандро и протянул Ферросу карманный библиоскоп.

Профессор нажал клавишу «реет», а затем включил воспроизведение: маленький экран засветился.

«Я сообщил о точном времени прилета корабля только семидесяти трем товарищам. Как у тебя?»

Феррос долго вглядывался в экран, будто читая всю статью, которой «похвалился» Сандро, затем многозначительно произнес:

— Ты молодец, Сандро-Дю. Ты прекрасный журналист. Особенно удался тебе вот этот абзац, о том, как на Дюлии заботятся о здоровье буквально каждого. Очень убедительно и эмоционально написано… Но я тоже времени даром не тратил. Познакомься-ка с результатами моего последнего биологического исследования, — протянул Новаку свой библиоскоп.

«Я информировал девяносто четырех друзей. Думаю, этого вполне достаточно. Главное — разрушить «Викторию». Все остальное — мелочи. Разве что подеремся малость врукопашную. Верно? Надо продержаться! Уже недолго!»

— Здорово, Феррос! Очень интересные результаты… Ты ученый милостью божьей. Тебе все так легко дается… — с завистью в голосе сказал Сандро после соответствующей паузы.

Из дневника Ферроса Вейна

«Теперь уже несомненно — мы в западне.

Я даже представить себе не могу, что нам всем делать, что предпринять мне самому? Никто из нас не ожидал такого вероломства. На седьмой день после посадки бригада дюлийских техников и инженеров признала наш корабль абсолютно не пригодным для полетов. Никого, кто прибыл с нашим кораблем, не допустили в космопорт. И от нашего астролайнера не осталось и следа. Вместе с ним исчезла и наша возможность бесконтрольной связи с Землей на кодовой частоте».