Лидия Ивченко - Конец эры мутантов

Она едва успела прибраться, как гость уже звонил в дверь.

– А вот и я, – начал он непринужденно. – Зашел поздороваться… Прежде чем попрощаться. А также выразить свое сочувствие… – Он поцеловал Лоре руку и протянул пакет с покупками из соседнего универсама.

– Ну зачем это… – запротестовала Лора.

– Как зачем? А гостинцы детям разве не полагаются?

Лора промолчала. Максимов сел, облегченно вздохнул и вытер платком вспотевшее лицо.

– И как вы только тут выдерживаете? – покачал он головой.

– Ко всему привыкаешь.

– А квартиру поменяли – в этом районе лучше?

– Трудно там было с детским садом, а мне теперь без него никак нельзя – работать надо.

– И давно нет Евгения?

– Уже скоро год.

– И никаких шансов?

– Теперь уже почти никаких.

– Да. – Максимов вздохнул. – Кто б мог подумать… А я так надеялся увидеться…

– Все надеялись.

Разговор как-то не складывался.

– Давай чайку попьём, что ли… – предложила Лора.

– Как думаешь жить дальше? Замуж выйдешь?

– Придет время – выйду.

– Мою кандидатуру не рассмотришь? – неожиданно для самого себя выпалил он с легкой улыбкой, словно вел небрежную, полушутливую беседу.

Лора метнула на него ошарашенный взгляд.

– Нет.

– Что так? – все ещё улыбался Максимов, хотя был уязвлён. – В своё время… – начал он с явным намёком на прежнее, известное ему отношение, когда Лора готова была унижаться ради счастья быть с ним.

– Всё хорошо в свое время, – перебила она. – А времена меняются.

Да, времена изменились. Она и сама теперь удивлялась, что когда-то, давным давно были дни, когда каждая мелочь в его поведении становилась причиной её бурной радости или столь же бурного отчаяния. Он на студенческой вечеринке всё время смотрел в её сторону – любит! Какое счастье – он любит! Он спорил с ней, насмехался, даже дерзил – не любит! Он ласково улыбался ей и даже подпевал, когда она заводила песню, – любит! Он отказался идти танцевать, приглашенный ею на белый танец, – о какой любви можно думать при таком унижении! Других причин и объяснений почему-то не находилось. Верно говорят, что от любви глупеют. Все дни её были полны Славкой Максимовым. Она просыпалась с мыслью, что сегодня увидит его, найдёт в его поступках точное и исчерпывающее объяснение всему, над чем она терзалась. Вечера тоже были Славкой Максимовым: сидя в библиотеке за подготовкой диплома, она ловила себя на том, что не читает, а сочиняет стихи о любви к нему. «Где от мыслей покой найти? Как сердечную боль унять? //Мне б хотелось к тебе придти, мне б хотелось тебя обнять…» Ночи тоже были Славкой Максимовым, потому что и в снах он не отпускал её: они сближались, тянулись друг к другу в ожидании поцелуя, который так никогда и не состоялся, даже во сне. – Нет, – повторила она твердо.

Звонок в дверь, к великому облегчению обоих, отвлёк их от этого никчемного, удручающего диалога. В прихожей нарочито громко прозвучал приветливый возглас хозяйки:

– Здравствуйте, здравствуйте, Олег Николаевич! Как славно, что вы нас не забываете…

Евгений понял, что в доме посторонний. Как он и предвидел, им с Максимовым довелось здесь столкнуться. Он ничем не выдал своего удивления или недовольства, приветливо протянул руку своему пациенту:

– Решили навестить давних друзей? Очень правильно. Вот и я зашел – он взглянул на Лору – может, что-нибудь требуется, чем-то надо помочь…

– Да нет, спасибо, все в порядке, – отозвалась Лора. – Но я все равно рада. Сейчас накрою на стол и мы все славненько поужинаем.

Незаметно в беседе о том, о сём проходил вечер. Максимов с новых сторон открывал для себя личность своего врача, зрелый ум и знания которого так контрастировали с его молодостью. Без белого халата и резиновых перчаток, в цивильной одежде он показался Максимову почти юным, а его разговоры с хозяйкой дома свидетельствовали о давнем знакомстве, если не дружбе. И всё это время его не покидало какое-то смутное, неясное ощущение потери. «Так. Здесь, кажется, уже сориентировались, – подумал он, поднимаясь, чтобы попрощаться. И удивился, что такой молодой человек, к тому же интересный и талантливый, присмотрел себе женщину старше себя и с двумя детьми. – Так вот почему она сказала «нет».

И снова для Евгения, привыкшего к размеренной, неспешной работе ученого, время понеслось вскачь. Звонки из редакций газет, интервью, правка текстов, переговоры с редакторами, фотоснимки, встречи с избирателями… Он уже досадовал на себя за то, что ввязался во всю эту круговерть, именуемую избирательной кампанией, несвойственную ему, чуждую его характеру: наивный правдолюбец, самонадеянно поверивший, что сможет что-то сдвинуть в такой инертной, неповоротливой махине, как государственное здравоохранение. Теперь у него, столкнувшегося лишь с первой фазой вхождения во власть, опускались руки. Бывший пациент, втянувший Евгения в борьбу за депутатское кресло, ободрял, успокаивал, брал на себя какую-то часть этих бестолковых и затратных по времени тягот.

Раздражали предложения оплатить хвалебные статьи в газетах – это же реклама! «Мне реклама не нужна», – отвечал Евгений. «Как не нужна?! – спорил редактор. – Вы же кандидат, если хотите, чтобы за вас проголосовали, вас нужно соответственно преподнести!» Ответ ошеломлял представителя прессы, осведомленного о средствах, выделяемых из бюджета на избирательную кампанию: «Я не букет, чтобы меня преподносить. А не проголосуют – и не надо, переживу. Платить не буду, не хотите – не печатайте». «Вы экономите бюджетные деньги?!» – не унимался требовательный редактор. «Народные, – парировал Евгений, – а вы хотите на них не меня, а себя поддержать». «Ненормальный какой-то», – едва не вслух произнёс редактор, кладя трубку, вряд ли понимая, что наиболее нормальным из них двоих был его оппонент.

Радовали встречи с избирателями. Бедные люди богатой страны, робкие, стесняющиеся своей бедности, узнав, что он онколог, спрашивали, можно ли – в случае чего – к нему лично обратиться. «Конечно, можно», – отвечал Евгений, и это было не просто предвыборное обещание. Он жалел больных, привыкших к тому, что медицина их везде обирает, хотя онкологические заболевания в числе других, пока непобежденных, должна лечить бесплатно. Однако в клиниках и диспансерах за это требовали немалые деньги. Пожилая дама на одной из таких встреч рассказала о соседке, которая, узнав о своем смертельном диагнозе, лечиться не стала – не на что, и решила просто дожидаться конца. Евгений навестил больную на дому и вылечил, вдобавок избавив от непомерных трат. Её дети-подростки были счастливы, если удавалось помочь доктору в разных мелочах – как курьеры, расклейщики предвыборных агиток, посыльные на почту или в редакции научных журналов. На одной из агиток под портретом Евгения кто-то (возможно, сами его добровольные помощники) крупно вывел фломастером «Классный врач!»