Михаил Тырин - Грехи ночного неба

Цепь замолчала, смущенная тем, что не приняла во внимание наличие третьего типа пассажиров.

Первым решился заговорить двести пятьдесят первая ячейка.

– Не принявший разум уже ведет свою игру. Думаю, мы имеем полное право дать ему закончить ее, не вмешиваясь.

Вывод был довольно натянутым, но цепь охотно согласилась с ним, потому что никто не испытывал симпатии к Не принявшему разум. После того, как он понял, что союз с гнездом не принесет ему материальной и иной выгоды, он отказался принять разум, и его поведение стало некорректным. Он дошел даже до физического уничтожения ячеек, не давая им при этом возможности отдать разум. Сначала гнездо терпело его выходки, но потом пришлось лишить его свободы передвижения – уничтожение ячеек грозило безопасности оболочки гнезда, и следовательно, влекло провал миссии.

Даже трехсотый не стал возражать. Он задал следующий вопрос:

– Мы должны подумать о судьбе оболочки гнезда.

– Она не представляет опасности, – неуверенно высказался сто шестая ячейка, – ведь никому, кроме нас, не дано знание управлять ею.

– А если кто-то обретет это знание? – возразил шестой. – Это весьма вероятно, и последствия могут быть настолько серьезными, что Род не искупит нашей вины. Оболочка начинена смертоносным грузом, мы не вправе оставлять этот факт без внимания.

– Вы противоречите сами себе, – насмешливо заметил трехсотый. – Это не мы начинили оболочку смертью. Не нам и распоряжаться грузом.

Он был прав. Но это не избавляло гнездо от чувства ответственности.

– Может, запросить Род? – предложил шестая ячейка.

– Нельзя беспокоить Род по каждому поводу, – строго заявил сто шестой. – Мы и сами в силах разрешить проблему. Я считаю, распорядиться грузом должны пассажиры. Но под нашим контролем.

Всем понравился этот мудрый компромисс. Шестая ячейка хотел было предложить закончить общение, но снова вмешался неугомонный трехсотый.

– Мы, кажется, собирались детально обсудить вопрос с пассажирами, – напомнил он.

Цепь неохотно вернулась к работе над этой тяжелой, а потому неинтересной проблемой.

– Предлагайте модели, – сказал шестой. – Прошу не забывать, что пассажиры поставлены в неравные условия. Тех, кто называет нас пилотами, численно меньше, они инертны и не обладают волей к жизни.

– Мы можем отобрать по одному индивидууму от каждого типа, – задумался шестьсот двенадцатый, – поставить их в равные условия и подвергнуть испытаниям. В зависимости от результата можно дать им соответствующие возможности.

– Модель единоборства? – засомневался шестой. – Слишком условно. Есть ли еще версии?

– Дать им равные массы информации и уйти, – высказался сто шестой.

– Уйти? А как же контроль?

– Я думаю, вопрос решился сам собой, – сообщил семидесятая ячейка, который нашел время оторваться от общения и поработать с системами. – Только что в гнездо доставлен Восставший.

– Восставший!!!

По цепи прошел сильнейший импульс.

– Вот кто решит все вопросы. Только бы он остался Восставшим.

– Он не останется Восставшим, если Не принявший разум вторгнется в его внутренние цепи, – заметил семидесятая ячейка.

– Он другой, – настаивал шестой. – Если он стал однажды Восставшим, то останется им навсегда.

– Все равно, мы должны будем все проверить.

– Проверим, все проверим! – Шестой не хотел портить благоприятный настрой. – А затем передадим ему знание и предоставим свободу действий.

– Ему придется принять разум, чтобы получить знание, – напомнил трехсотая ячейка.

– Мы предложим ему это.

– Но тогда он станет одним из нас и лишится возможности вмешиваться во взаимоотношения пассажиров. Замкнутый круг.

Трехсотому все же удалось досадить шестой ячейке. Но тот попытался найти выход.

– Мы предложим ему принять разум – ведь это гораздо важнее прочего. А если откажется, попытаемся передать ему информацию на другом уровне.

– Это будет очень примитивная информация. Сможет ли Восставший эффективно пользоваться ею?

– Это и будет шансом проверить его волю к жизни в равных условиях, – нашелся шестой. – А теперь предлагаю разорвать цепь и прекратить общение. Решения цепи неизменны.

Произнеся эту ритуальную фразу, он отпустил руку соседа и занялся наблюдением за работой оболочки гнезда.

Коридоры, двери, спуски, подъемы...

Пройти по радиальному коридору до двадцать седьмой двери, миновать подъем, подняться на шесть уровней, обойти по кольцевому коридору, свернуть на четвертом повороте, спуститься на один уровень...

Для чего здесь столько дверей? И зачем все так запутано? Тысячи маленьких железных помещений, и почти все они пусты. Некоторые еще хранят призраки живших здесь людей. Но сейчас людей осталось совсем мало.

...Обойти малый кольцевой коридор, подняться через сорок вторую дверь на два уровня...

Всего раз Павла провели по этому маршруту, и теперь он ходил один, зная его наизусть. Его больше не сопровождали – в этом не было смысла. Ему некуда было деться с небесного острова.

Сегодня он вновь получил приказ пойти к доктору Крабу. Вернее, не приказ, а просто сообщение, что следует туда сходить. И Павел пошел.

Конечно, он мог бы не послушаться, но это было бессмысленно. Здесь все бессмысленно. Пускай они приказывают все что хотят, лишь бы оставили в покое.

Несколько дней назад на «Покровитель» доставили Дениса. Он, конечно, так и не смог спрятаться. Все было зря...

Павел помнил, как встретил его в коридоре в сопровождении угрюмого охранника. Тот даже ухом не повел, когда Денис бросился к Павлу и схватил его за руки. Охранник знал, что здесь, на острове, люди становятся беспомощными. Так пусть они копошатся, утоляют свои жалкие страсти, пусть позволяют себе непонятные, невинные поступки.

– Где мы, Павлик? – спросил Денис, заглянув ему в глаза. – Мы на космическом корабле?

Павел лишь молча кивнул. Денис немного побледнел, опустил руки, и охранник повел его дальше по бесконечному железному коридору, в одну из железных комнат – куда же еще? Все бессмысленно.

...По кольцевому коридору пройти два поворота и на третьем повернуть налево. Здесь комнаты более просторные, и здесь жилище доктора Краба. Почему именно в этой комнате, а не в той, что рядом? Ведь они совершенно одинаковы.

Павел открыл исцарапанную, покрытую налетом ржавчины дверь. Он не сомневался, что и в этот раз ему придется пережить несколько неприятных минут, но относился к этому спокойно. Ничто больше не имело значения. Все значительное либо уже было, либо этого никогда не будет.

Доктор Краб сбежал со стены, приблизился к Павлу и повлек его к угловатому, неудобному подобию кресла, одновременно ощупывая его тело своими мясистыми двупалыми конечностями. Было неприятно, но терпимо. Теперь уже все терпимо.