Генри Каттнер - Мутант

У параноиков пока что имелось одно преимущество – секретный диапазон, на котором они могли телепатически общаться, не поддающаяся перехвату длина волны. Тогда ученые Болди разработали кодирующие шлемы, с высокочастотной модуляцией, которая была так же неуловима. Пока Болди носил под париком шлем, его мысли могли быть прочитаны только другим Немым.

Так теперь называлась та маленькая тесная группа истребителей, поклявшихся полностью уничтожить параноиков – по сути, тайная полиция, никогда не снимающая шлемов, согласившихся оторваться от общего ментального единства, которое играло такую важную роль в психической жизни расы Болди.

Они добровольно отказались от большей части своего наследия. Любопытный парадокс заключался в том, что только жестко ограничивая свою телепатическую силу, эти несколько Болди могли применить свое оружие против параноиков. Они боролись за то время, когда наступит всеобщее объединение, когда основная мутация станет достаточно сильной численно, чтобы не было необходимости в ментальных барьерах и психических эмбарго.

Между тем, будучи самыми могущественными из расы Болди, они лишь отчасти могли постичь то нежное удовольствие ментальных Общих Кругов, когда сотня или тысяча разумов сливались в глубинах вечного мира, доступного лишь телепатам.

Они были нищими в бархате.

3

Беркхальтер неожиданно спросил:

– Что с тобой, Дюк?

Хит не шелохнулся.

– Ничего.

– Не стоит так говорить. Твои мысли похожи на зыбучий песок.

– Возможно, – сказал Хит. – Дело в том, что мне нужен отдых. Я люблю эту работу, но иногда она проглатывает меня.

– Что ж, возьми отпуск.

– Не могу. Мы слишком заняты. Наша репутация настолько высока, что к нам идут отовсюду. Мы один из первых ментальных санаториев, занимающихся всеобщим психоанализом Болди. Это, конечно, происходило годами, но исподволь, ни шатко, ни валко. Людям не нравится, что Болди могут подсматривать мысли своих сородичей. Однако с тех пор, как мы начали показывать результаты… – Его глаза загорелись. – Мы в состоянии справиться даже с психосоматическими расстройствами, а дурное настроение – это просто наш хлеб. Большой вопрос, как ты знаешь, это почему. Почему они кладут яд в пищу пациента, почему они следят за ним – и так далее. Стоит один раз ответить на такой вопрос, и это даст нужный ход мысли. А средний пациент склонен замолкать, как моллюск, стоит психиатру начать задавать вопросы. Но… – Возбуждение Хита возросло, – это величайшая вещь в истории медицины. Болди существовали со времен Взрыва, но только сейчас доктора открывают нам двери. Предельное сопереживание. Психический пациент закрывает свой мозг, и его трудно лечить. Но у нас есть ключи…

– Чего ты боишься? – спокойно спросил Беркхальтер.

Хит резко замолчал. Теперь он рассматривал свои ногти.

– Это не страх, – сказал он наконец. – Это профессиональная тревога. А, да черт с этим. Простые слова. На самом деле все проще; ты можешь сделать из этого аксиому. Нельзя прикоснуться к грязи и не испачкаться.

– Понятно.

– В самом деле, Гарри? В этом все дело, действительно. Моя работа состоит в посещении ненормальных умов. не так, как это делает обыкновенный психиатр. Я вхожу в эти мысли. Я вижу и чувствую их точки зрения. Я знаю все их страхи. Невидимый кошмар, поджидающий их в темноте, для меня – не просто слова. Я разумен, но я вижу глазами сотни безумных людей. На минуту выйди из моего сознания, Гарри. – Он отвернулся. Беркхальтер поколебался.

– Порядок, – сказал Хит, оборачиваясь. – Впрочем, я рад, что ты это заметил. Я временами замечаю, что становлюсь даже слишком сопереживающим. Тогда я или поднимаю свой вертолет, или вхожу в Общий Круг. Посмотрим, смогу ли я сегодня вечером присоединиться к этой связи. Ты чувствуешь мое сознание?

– Конечно, – сказал Беркхальтер. Хит небрежно кивнул и вышел. Вернулась его мысль.

"Мне лучше не быть здесь, когда придут кочевники. А то ты…"

"Нет, – подумал Беркхальтер. – Я буду в порядке."

"Хорошо. Здесь тебе посылка."

Беркхальтер как раз вовремя открыл дверь, чтобы встретить посыльного от бакалейщика, оставившего снаружи свою тележку. Он помог разгрузить припасы, проверил, что пиво будет достаточно охлажденным, и нажал несколько кнопок, чтобы обеспечить запас приготовленных под давлением прохладительных напитков. Кочевники любили поесть.

После этого он оставил дверь открытой и сел за стол, расслабившись и ожидая. В офисе было жарко; он расстегнул воротник и сделал стены прозрачными. Кондиционер принялся охлаждать комнату, но и вид широкой долины внизу тоже освежал. Высокие ели покачивали на ветру ветвями.

Это совершенно не походило на Новый Йель, один из более крупных городов, специализирующийся на обучении. Секвойя с ее огромным госпиталем и целлюлозной фабрикой была более полным и завершенным поселением. Изолированная от всего мира, если не считать авиатранспорта и телевидения, она лежала чистая и привлекательная, растянувшаяся белым, зеленым и пастельным пластиком вокруг быстрых вод реки, бежавшей к морю.

Беркхальтер сцепил руки за головой и вздохнул. Он испытывал необъяснимую усталость, которая время от времени наваливалась на него в последние недели. Не то, чтобы его работа была тяжела, наоборот. Но переход к новой работе не будет столь легким, как он ожидал. Прежде он не предполагал обнаружить столько скрытых сложностей.

Например, Барбара Пелл. Она была опасна. Возможно, она в большей степени, чем кто-то другой, была ведущим духом параноиков Секвойи. Не в смысле планирования действий, нет. Но она зажигала, как пламя. Она была прирожденным лидером. А здесь сейчас было столько параноиков, что это вызывало неудобства. Они проникали сюда – по внешне благовидным поводам, для работы, в командировки и отпуска, но город буквально кишел ими. Обыкновенных людей все еще было больше, чем Болди и параноиков, как и во всем мире…

Он вспомнил своего деда, Эда Беркхальтера. Уж если кто-то из Болди ненавидел параноиков, так это Эд Беркхальтер. И на то была по-видимому, весомая причина, поскольку один из первых заговоров параноиков – тогда это был всего-навсего одиночка – был направлен косвенно на внушение идей сыну Эда, отцу Гарри Беркхальтера. Странно, но Беркхальтер более живо помнил худое, жесткое лицо деда, чем более мягкое лицо отца.

Он снова зевнул, стараясь проникнуться спокойствием пейзажа за окнами. Другой мир? Наверное, только в далеком космосе Болди смогли бы освободиться от этих назойливых обрывков мыслей, которые он ощущал даже сейчас. А без этого отвлекающего фактора, с полностью нестесненным сознанием – он с удовольствием потянулся, стараясь представить ощущения тела без гравитации и расширить это на сознание. Но это было невозможно.