Татьяна Грай - Сайт фараона

— А? Что, малыш?

— А у вас не найдется лишнего рубля, дяденька? Мне на мороженое не хватает. А мама на работе.

— Рубля? — повторил он, постепенно начиная понимать, о чем идет речь. — Не знаю, вряд ли…

Он запустил пальцы в один карман джинсов, в другой… конечно же, ничего там не было, кроме ключа от калитки и двух запасных пленок. Мальчишка внимательно следил за ходом поисков. Максим уже собрался сказать, что ничего у него нет, но тут малыш ткнул пальцем куда-то в район левой коленки Максима и сказал:

— Тут не посмотрел.

Оказалось, что сбоку на штанине пристроился еще один карман, застегнутый на «молнию»… надо же, подумал Максим, а я и не заметил… Он расстегнул легко скользнувший замочек и сунул руку внутрь. Там что-то было… хрустящие бумажки… Он извлек на свет три десятирублевки. Запихнув две из них обратно в карман, он протянул третью мальчишке.

Тот испуганно уставился на купюру и пискнул:

— Нет, дяденька, это много… мне один рубль надо!

— Нет у меня рубля! Ты же видел, я искал и не нашел. Бери, не смущайся, — усмехнулся Максим.

Но мальчишка уже нашел выход из сложной ситуации:

— Я вам сдачу принесу! — радостно воскликнул он и, схватив десятку, умчался, вздымая пыль грязными пятками.

Максим тут же забыл о происшествии. Он решил спуститься в ту часть города, что пристроилась между обрывом и речушкой. Оглядываясь в поисках спуска, который он заметил накануне, он думал, что, конечно же, есть где-то и более удобная и цивилизованная дорога, ведущая в нижний район, однако нет смысла ее искать. Потом он задумчиво уставился на собственные ноги. Кроссовки… надо же, а он совершенно не помнит, как обувался… нет, подобная рассеянность до добра не доведет. Надо обращать немного больше внимания на окружающую реальность, не уходить постоянно вглубь самого себя, забывая обо всем на свете… но если он перестанет копаться в себе, у него не будет шансов вернуть воспоминания… а вместе с ними и всю свою жизнь.

Он усмехнулся и покачал головой. Вот, снова… ушел в себя, а ведь собирался спуститься вниз. Ну-ка, проснись, приказал он себе, смотри по сторонам, предметы и явления могут куда скорее дать толчок к возрождению прошлого, чем что-либо еще.

Через несколько минут он уже стоял в начале кривоватого узкого переулка, по обе стороны которого красовались дома, сплошь изукрашенные резьбой. Обрыв смотрел на север, и эти домики, похоже, никогда не видели солнца, однако каким-то чудом сумели вырастить возле себя пышные сады, хотя увидеть их можно было только сверху — здесь, как и в верхней части города, все скрывали высокие непроницаемые заборы, поверх которых кое-где выплескивалась зелень, не уместившаяся во внутреннем пространстве сада. Он сделал несколько снимков деревянной резьбы, сетуя на отсутствие хорошего освещения, — но решил, что это в конце концов не так уж и важно; резьба сама по себе была необыкновенно хороша, — здесь почти не было примитивной геометрии, тут красовались перед зрителем плоский рельеф с выбранным фоном и затейливые накладки, изображавшие собой жар-птиц, русалок, филинов и прочее в окружении цветов и листьев; а поскольку наличники всех домов были покрашены в светлые тона — голубые, зеленые, розовые, — то в общем можно было надеяться на относительно удачные снимки (теперь его уже не удивляли собственные знания в этой области; в конце концов, если у него профессиональная фотокамера, значит, был смысл ее приобретать… но почему он снова выбрал «зеркалку»?).

Потом он пошел дальше, и лишь повернув из переулка налево, на несколько более широкую, но тоже отнюдь не прямую улицу, избежавшую мрачной тени обрыва, он отметил пустынность местности. В смысле отсутствия людей. И даже собак или кошек. Он остановился, обернулся назад — и с каким-то даже облегчением увидел поодаль четырех белых куриц, гуляющих на зеленой лужайке перед одним из домов; за курами присматривал роскошный золотой петух. Петух поразил его своим царственным видом, и он тут же направил объектив на куриную компанию, освещенную пока еще косыми лучами солнца. Далековато… он сделал шаг вперед, и петух, словно поняв, что нужно человеку, принялся позировать. Он раскинул крылья, присел, и, открыв пошире здоровенный черный клюв, завопил хрипло и надсадно: «Кра-кра-куре!» (должно быть, от волнения перепутав слоги — ведь не каждый же день его фотографировали на память). Максим подавился смехом, но петуха снял. Курицы, наклонив головки кто вправо, кто влево, уставились глупыми глазами на своего повелителя, потом закудахтали на разные голоса и окружили раздувшегося от важности петуха, расположившись так удачно, что Максим пришел в восторг. Четыре кадра, пять… ну, пожалуй, довольно.

Он вежливо сказал петуху:

— Спасибо, ты отличная фотомодель! Мог бы большие деньги зарабатывать!

Петух уставился на него левым глазом, моргнул, пробормотал что-то невнятное — и повернулся к Максиму хвостом, решив, видимо, что больше с этим типом говорить не о чем. Максим, окончательно развеселившись, зашагал по улице, всматриваясь в фасады домов. Вообще-то каждый из них был достоин того, чтобы запечатлеть его на пленке… но теперь уже Максиму хотелось чего-то из ряда вон выходящего. И вскоре он это нашел.

Улочка, по которой он шел, вела к реке, и через несколько минут закончилась, растворившись в мягкой зелени кочковатого луга, уходившего вниз, к воде. Кое-где на кочках красовались округлые пышные кусты, удивительно сочетавшиеся с общим абрисом пейзажа. Максим остановился, глянул в одну сторону, в другую. Слева, совсем недалеко, высился обрыв. Направо уходила непрямая линия домов, смотрящих фасадами на речку. Он пошел вдоль них, и, в задумчивости миновав три или четыре, вдруг замер, остановленный возникшим перед ним видением.

Как блестящая розовая игрушка, завернутая в зеленое пенистое кружево, стоял среди деревянных жилищ маленький двухэтажный особнячок на высоком фундаменте, глядя венецианскими окнами на заливные луга за рекой. Перед ним не было глухого деревянного забора, особнячок отгородился от чужеродного мира лишь тонкой кованой оградой, высокой, но прозрачной и легко проходимой насквозь. Нарядные ворота были заперты, но калитка рядом с ними чуть приоткрылась, словно говоря: «Я лично ничуть не возражаю, если ты войдешь»…солнечные лучи сверкали на монументальных сосульках, свисавших с края ярко-красной черепичной крыши… от солнца и ветерка сосульки прохватило насморком, и с их длинных остекленевших носов непрерывно скатывались прозрачные капли, со звоном падавшие в ямки, образовавшиеся в ледяных наростах под стеной… он смотрел на розовую стену, как зачарованный… там, за этой стеной…