Андрей Бондаренко - Аномальщики: Мутный Лес

Иван стоял в полном обалдении, не зная, что и думать по поводу увиденного. До озера оставалось метров шестьсот пятьдесят, но подходить к нему ближе совершенно не хотелось.

– Что приключилось с тобой, бесстрашный геолог? – поднявшись на перевал, заинтересовался Озеров. – Съел чего-то не того на завтрак? Живот прихватило? Или же, просто-напросто, дурака валяешь со скуки, как это принято-заведено у русских? Это же, малец, обычные комары. Красный мотыль дружно всплывает со дна озера и превращается в комариков. Только много их очень. Очень-очень-очень. Такое можно увидеть только здесь, на Облямбино. Поэтому и крупная рыба сюда – в мае месяце – заходит. По широкой подземной пещере, заполненной озёрной водой. Чтобы жирок – на комарином раздолье – нагулять…. Ладно, Ваня, будем прощаться. Отвязывай и снимай со спины оленя свой рюкзак…. Снял? Всё, расходимся в разные стороны. Давай руку, пожму. Тебе вниз, к озеру. А мы с олешками пройдём по водоразделу с километр и свернём в горную лощину, ведущую на северо-восток, к равнинам богатым ягелем. До встречи. И пусть удача не оставит тебя милостью своей…

Лазаренко, осторожно спустившись по пологому склону, поросшему хвойным мелколесьем, вышел на болотистый берег Облямбино. Беспрестанно копошащиеся комары покрывали озёрную воду неровным слоем, толщина которого в отдельных местах достигала двадцати-тридцати сантиметров. Вокруг стоял громкий нескончаемый гул, ноющий в ушах одной неизвестной и противной нотой. Отдельные насекомые, отчаянно работая крохотными крылышками, отрывались от общего слоя, взмывали на метр-полтора вверх и – в большинстве случаев – тут же безвольно падали обратно. А ещё сквозь неприятный гул было слышно, как кто-то жадно чавкает. Присмотревшись к комариному ковру повнимательней, Иван установил и источник «чавка». Это крупная плотва, вальяжно всплывая к поверхности воды, размеренно и неторопливо поедала незадачливых насекомых, всасывая их десятками и сотнями за один раз. То тут, то там на чёрно-бурой поверхности образовывались большие и маленькие воронки, сопровождаемые громкими чавкающими звуками.

Вволю налюбовавшись на этот экзотический пейзаж и слегка отдохнув, он двинулся вдоль берега, намереваясь обойти озеро вокруг. Шёл и внимательно присматривался: к озёрным водам – чтобы вовремя отскочить от уреза воды в случае появления голодного чудища со змеиной головой, а к береговым склонам – чтобы не пропустить выходы на земную поверхность медно-никелевой руды.

Примерно через четыре с половиной километра на смену пышным моховым кочкам пришли жёлто-серые каменные россыпи, а вплотную к берегу придвинулись, остановившись в пяти-шести метрах, высокие остроконечные скалы.

Иван задрал голову и заинтересованно прищурился – по наклонной скальной площадке, расположенной примерно на двадцатиметровой высоте от озёрной глади, змеилась неровная узкая полоса, отливавшая – в лучах вечернего задумчивого солнышка – тусклой желтизной.

«Неужели всё так обыденно и просто?», – зашелестели в голове недоверчивые мысли. – «Мол, подошёл к озеру и, не встретив ни малейших преград, уже через несколько часов обнаружил искомую руду? Ну-ну, братец. Рано впадать в праздничную эйфорию. Рановато дуть в победные трубы и бить в литавры. Сперва надо забраться на скалы и тщательно осмотреть завлекательную светло-жёлтую полоску. Осмотреть, обнюхать, отколоть полноценные образцы, провести – на скорую руку – химический анализ…. Сомневаешься? Мол, высоковато? Слегка побаиваешься? Ерунда, братец, обязательно справишься. Не Боги горшки обжигали. Не мандражируй…».

Он, пристроив рюкзак и ружьё в густых прибрежных кустах, полез наверх. Сперва по узкой-узкой расщелине, а потом по наклонной базальтовой скале – пока не упёрся головой в каменный козырёк. Пришлось спуститься на пару-тройку метров и пойти в обход. Лез и лез, временами меняя маршрут, пока не понял, что заблудился.

– Не то, чтобы заблудился по-серьёзному, а просто слегка заплутал в нагромождении здешних рваных скал, – подбадривая самого себя, пробормотал Лазаренко. – Ничего страшного, фатального и безнадёжного. Сейчас заберусь вон на тот утёс и, высмотрев озеро, сориентируюсь на местности.

Но с осуществлением этого намерения ничего не получилось – левая нога неожиданно поскользнулась на мокром камне, Иван потерял равновесие и, издав на прощанье испуганный вопль, полетел вниз…

Острая боль во всех местах сразу. Угольная чернота перед глазами, время от времени чередующаяся с малиновыми и фиолетовыми кругами-кольцами. Нестерпимая тошнота. Предательская кислятина во рту.

Только минут через десять-двенадцать, когда зрение постепенно восстановилось, он пришёл в себя и, до конца осознав произошедшее, мысленно подытожил: – «Дело – дрянь. Причём, полная и безысходная. Правая нога сломана в голени. Перелом, скорее всего, открытый. Левая рука висит безвольной плетью, даже пальцы не могу сжать в кулак. Спина занемела, налилась свинцовой тяжестью и практически не ощущается. По затылку течёт что-то тёплое и вязкое. Кровь, понятное дело…. Где ружьё и рюкзак? А Бог его знает. Валяюсь в каком-то каменном, достаточно глубоком мешке-колодце. Из такого и в здоровом состоянии выбраться – непростая история. Мать его насовсем…. Что теперь делать? Наверное, покорно и терпеливо ждать. Чего – ждать? Помощи, ясен пень. Через две недели Илья Озеров, как и договаривались, поднимет тревогу. Сюда прилетит вертолёт, на берег Облямбино высадятся опытные спасатели и меня непременно найдут. По крайней мере, другие варианты пока не просматриваются…. Две недели без пищи? Во-первых, в умных книгах пишут, что человек может продержаться без еды до одного месяца. А, во-вторых, у меня в кармане штормовки лежит непочатая плитка шоколада. Продержусь. В том плане, что попробую это сделать…. Вода? По каменной стене мешка-колодца стекает тоненькая струйка. Как же хочется пить…

Иван попытался сесть, но у него ничего не получилось – вдоль позвоночника пробежала волна тупой боли, и он понял, что теряет сознание. Перед внутренним взором – медленно и безвозвратно – опустилась угольно-чёрная шторка….

Его ноздри защекотал смутно-тревожный аромат. Иван попробовал открыть глаза, но – из-за предательской слабости – не смог. Чем конкретно пахло? Трудно сказать. Чем-то непривычным и чужеродным. В любом случае, запах был приметным и запоминающимся.

Потом к его губам прикоснулось что-то холодное, ещё через мгновение по горлу медленно потекла густая жидкость.

– Глотай, – велел глухой механический голос. – Глотай, человек.

Лазаренко послушался и начал судорожно глотать.