Евгений Гуляковский - Сезон туманов

— Ты ее помнишь, ту девушку?

— Я ничего не могу забыть... Хотя иногда это так мучительно и не нужно... Когда-то я была ею, потом стала вот такой, и я — уже не она. Но самое главное... Для тебя главное,— вдруг уточнила она.— И такою я останусь недолго...

— Как это — недолго?

— Время кончается, Ротанов. Собственно, оно уже кончилось. Начнется новый цикл, в нем уже не будет меня... Такой, как ты видишь меня сейчас... Останется только память... Все, что было, все, что ты говорил мне, все, что я думала о тебе, останется, не пропадет. У нас ничего не пропадает, все идет в общую копилку, даже чьи-то чувства — они тоже принадлежат всем... Во время смены циклов все уходит в эту общую память, и из нее возрождаются потом другие личности. Так что я не увижу тебя больше, вот я и хотела дождаться, чтобы ты не искал меня и никого не винил... Потому что я знаю, ты думаешь обо мне иногда... Не нужно, Ротанов, это все бессмысленно. Я не знаю, как найти слова, какие нужны слова, чтобы тебя убедить, чтобы, когда я уйду, у тебя не осталось ни тоски, ни гнева, потому что никто не виноват в том, что так случилось, что мы встретились и полюбили друг друга... Хотя это и невозможно...

В последнюю их встречу она была посланницей врагов— с сухими беспощадными фразами, не оставляющими никакой надежды... И она же, оказывается, могла быть вот такой, какой была сегодня,— попросту влюбленной женщиной...

Вдруг он понял, что это не шутка, не ошибка, что она сейчас уйдет, навсегда уйдет из его жизни... И только поэтому, да еще потому, что она вытащила на свет из потаенных уголков его сознания мысли, в которых он боялся признаться даже самому себе, он понял, как ему нужна эта женщина. И понял, что если ко всей его горечи прибавится еще и эта потеря, он просто не выдержит.

Пульсатор валялся в углу, Ротанов видел, как в полумраке зловеще поблескивает вороненый металл короткого ствола, и думал о том, что инженер, наверное, был близок к его теперешнему состоянию, когда неделю назад ушел в город, чтобы не вернуться. Инженер хоть верил, что может кому-то отомстить за смерть своих близких, она же позаботилась о том, чтобы у Ротанова не осталось даже этой горькой возможности... Потому что ведь это правда: та девушка, которая погибла от люссов, не была ею. И, следовательно, даже за ее гибель он не может мстить, наоборот, только благодаря этой гибели возникло холодное облако тумана, уплотненное, превращенное в эту женщину чьей-то злой волей... Вот опять: как все нелепо, ведь не было никакой злой воли! Какой-то кошмар, и, наверное, единственный выход — уничтожить все это сразу, весь этот бредовый мир... Казалось так просто — сжать в руках тяжелую ребристую рукоятку и утопить в потоках пламени всю свою тоску и горечь...

— Мне уже пора...

— Я не отпущу тебя!

Он протянул руку и нашел ее ледяные пальцы. Прикосновение к ним не вызвало ни отвращения, ни страха. Он чувствовал только глухое глубокое отчаяние. Мягкая, почти безвольная ладонь незаметно, без всякого напряжения, выскользнула из его руки. Она встала и неуверенно пошла к выходу. Остановилась у самой двери.

— Не так уж все безнадежно,— тихо сказала она.— Мы живем очень долго, я могла бы подождать...

— Но ведь тебя не будет!

— Это зависит не от меня... Дело в том, что я смогла бы стать такой же, восстановить все таким, как сейчас, каким ты это видишь и помнишь...

— При чем тут моя память? Объясни же, наконец! — почти закричал он.

— Хорошо, я попробую... Если в наше общество приходит новый человек, его память будет использована и учтена в следующем цикле. У нас нет такой устойчивой индивидуальности и тем более внешности, как у людей. Но именно поэтому возможна наша встреча. После твоего прихода я узнаю, какой ты меня видишь и помнишь, и я захочу стать именно такой, и тогда это так и будет... Твоя память как бы смешается с моей, твоя воля с моей, возникнут два новых существа, дополняющих друг друга, полностью гармоничных — ты и я... Не такие, как прежде, может быть — лучше... Что-то исправится, откорректируется в следующем цикле... Вся наша индивидуальность, черты характера, все будет зависеть от нас самих... Пары у синглитов никогда не расстаются, они совершенствуются, изменяются, растут вместе — от цикла к циклу... Если хочешь, я тебя подожду...

— Вот ты о чем... Нет, даже это невозможно! Даже если бы я захотел, люссы меня не трогают. Но я и сам никогда не соглашусь... Я ведь человек, и даже ради тебя... Нет!

Она кивнула.

— У меня к тебе просьба. Не ходи за мной.

Тихо скрипнула дверь. Тишина навалилась на него, как обвал, только кровь стучала в висках.

Шли дни, и постепенно Фил привыкал к своему новому состоянию. Он по-прежнему не чувствовал себя синглитом, все еще тосковал по товарищам, по всему, что принадлежало ему, когда он был человеком. Но его новый мир был достаточно разнообразным и интересным, каждый день этот мир был к его услугам, и постепенно тоска по прежней жизни становилась глуше. Приспособиться, пережить самые трудные первые дни помогла ему комната, заботливо восстановившая кусочек его старого мира.

Вскоре он заметил, что все реже чувствует необходимость в уединении. Слишком много интересного ждало его снаружи, в многочисленных залах-лабораториях, в зеленой школе деревьев, в огромном красочном парке. Новые знания, которые он мог тут же проверить в лабораториях, постепенно изменяли его интересы, рождали новые мысли. Появились и первые товарищи среди синглитов. Вместе с Эл, как назвал он свою рыжеволосую подругу, они часто посещали зал образных гармоний, и Фил научился не выдавать во время сеансов своих чувств, чтобы не мешать другим. Долгие прогулки по дну моря еще больше сблизили его с Эл... Если бы он мог быть до конца объективным, то, пожалуй, признал бы: его теперешняя жизнь была, по крайней мере, не хуже той, которую он навсегда потерял. Вот только постоянно мучили его мысли о том, что это всего лишь передышка. Подготовка. Рано или поздно из него сделают солдата. И он все время напоминал себе, что за стенами этого прекрасного здания идет жестокая война с его недавними товарищами, со всеми людьми. Война на выживание... Если бы не эти мысли, он бы, наверное, не так тосковал, и его адаптация в мире синглитов прошла бы намного безболезненнее и быстрее. Но с этим он ничего не мог поделать, ему оставалось попросту ждать и стараться сохранить в себе память, остатки прежней ненависти, чтобы в решающий момент не стать предателем. И он старался... Больше всего тяготила неизвестность, связанная с таинственными превращениями, ожидавшими каждого синглита во время перехода в новый цикл. Он подозревал, что именно тогда произойдет с ним то, чего он так боялся...