Алексей Притуляк - Варнак

Пастырь сделал шаг вперёд, несильно рубанул парню в поддых. Тот, гыкнув, сложился пополам, упал на колени.

— Я ж тебя сюда не звал, парень, — сказал варнак, словно извиняясь. — Ты сам пришёл. И начал мне в башку пугачом тыкать. Так чего теперь обижаешься?

— Надо было тебя… топором, — пропыхтел паренёк, переводя дыхание.

— После драки кулаками не машут, — покачал головой Пастырь.

— Да вломи ты ему, дя Петь, — вмешалась Стрекоза. — Дай железякой по кумполу, чего он!

Парень бросил на неё удивлённый взгляд.

— Ничего у тебя дочурка, — сказал он уже нормально, отдышавшись. — Пистолет верни.

— Ага, сейчас, — усмехнулся варнак. И Стрекозе: — Иди, Оль, собирай вещички. Место менять будем, а то этот…

Она кивнула, скрылась в подъезде.

— Ты как выживаешь-то, парень? — спросил Пастырь, проводив девчонку взглядом. — Один, что ли?

— Тебе-то чего, — невесело отозвался тот. — Как могу, так и выживаю.

— Михайловский?

— Да. И что?

— Да ничего. Давеча ты спрашивал. Теперь, вот, я вопросы задаю. Так ты один?

— Один. Моих убили сегодня.

— Ага… — прищурился Пастырь. — Это каких таких твоих?

— Со мной ещё два мужика были. Из нашей роты.

— Из роты?.. Кролы?

Парень поднял голову, долгим взглядом посмотрел на варнака, поблёскивая в лунном свете глазами.

— Так ты вон про каких Кролов, — произнёс задумчиво. — Знаешь их?

— Нет, — пожал плечами Пастырь. — Не успел познакомиться. Их сегодня пионеры завалили.

— Бля-а! — замотал головой парень. — Мир в жопу валится…

— Да свалился уже, — усмехнулся варнак. — А ты, стало быть, из них? Мент?

— Я из роты охраны. Мы в Сосновке стояли, охраняли лагерь. Там лагерь пион…

— Знаю, — оборвал Пастырь.

— Ну вот, — кивнул парень. — Там потом такой бардак начался!.. Это хорошо, что Кролов завалили. Уроды они. Были.

— А твоих кто порешил?

— А я знаю? Хмыри какие-то бородатые. Их дофига привалило откуда-то. Камаз, мотоцикл. Одни въехали с Южной, другие пёхом со стороны садов пришли. Не знаю, это всё одна шобла или разные. Мы, короче, на садах отсиживались. Там они нас и почикали. Мне повезло, ушёл. А Тимоха с Ведром там остались.

— С Ведром?

— Ну да, а что? Знал его, что ли? Ведерников Колян.

— Нет, — покачал головой варнак. — Погоняло знакомое просто.

— Его гранатой накрыло. Хороший был мужик.

— Сын у него был.

— Был. Он из-за него сюда и пришёл. Сам-то он спасский, а жена бывшая с сыном… Так ты его знал всё таки?

Вышла из подъезда Стрекоза с Пастыревым рюкзаком на плече.

— Тебя как зовут, парень? — спросил варнак.

— Серый. Сергей, в смысле.

— Угу. Ты вот что, Серёга, давай-ка с нами.

— Куда?

Стрекоза подошла, встала рядом, поглядывая то на одного, то на другого.

— Ну, до утра пересидим где-нибудь. А там двинем в Дубасовку. Мне надо вот эту, — кивнул на Стрекозу, — чуду родным доставить. Ну а дальше — посмотрим, по обстоятельствам.

Сергей задумался. Посмотрел на Пастыря, на Стрекозу. Посмотрел в задумчивости на притихший город.

— Не, — покачал головой.

— Серый, ты не прав, — попытался убедить парня варнак. — Нельзя сейчас по-одиночке. Вместе надо держаться. Один не выживешь.

— Как-нибудь, — замотал головой парень.

— Ну ты балбес! Ты чего делать-то будешь в городе? Уйдём в деревню, там как-никак проскребёмся зиму. А весной… Весной жить начать попробуем. Заново.

— У меня мать в Михайловске. Может, живая, — отозвался Сергей. И вдруг — заскулил, заплакал, по-пацаньи, жалобно, размазывая по лицу слёзы и кровь с руки. Потом застонал, замотал головой, разгоняя нахлынувшую, видать, из затылка боль.

— Серёга! — настаивал Пастырь. — Не дури. Если ты мать не нашёл до сих пор, так и не найдёшь уже. Если жива — рано или поздно пересечётесь. Мы ж не насовсем уйдём. Сейчас все из города по деревням пойдут. В городе не выжить зиму.

— Нет, — уже твёрдо ответил парень. — До холодов похожу ещё по городу. А там — видно будет.

— Ну и дурак, — отвернулся Пастырь в сердцах.

— Пистолет-то отдашь? — спросил Сергей, стирая с глаз последние слёзы. — Отдай.

— Извини, Серый, — покачал головой Пастырь. — Времена нынче такие. У меня, вон, девчонка. Может патронов надыбаю где…

— Отдай!

— Нет.

Пастырь сунул Ольке железяку («если дёрнется — наотмашь, в лоб»), отошёл к луже, выхлебал набранную в коробку воду. Потом порыскал по траве в поисках топора. Нашёл и сунул за пояс. Взял Стрекозу за плечо.

— Ну ладно, Ольк, пойдём вон в ту пятиэтажку. Там до утра перекантуемся.

— Да мне поровну, где вы будете отсиживаться, — усмехнулся Сергей, отгадав незатейливую Пастыреву хитрость. — Отдай «макара», будь человеком.

— Идешь с нами? — последний раз повернулся к нему Пастырь.

— Нет, сказал же.

— Ну бывай тогда, Серёга. Бог даст свидимся ещё.

И подтолкнул Ольку, пошагал вперёд, растворяясь в неверном лунном свете.

Парень проводил их взглядом, сплюнул вслед, выматерился. Потом неловко поднялся, придерживая голову. И скрылся в подъезде, на чердаке которого отсиживались Пастырь со Олькой.

27. Полёт стрекозы

Солнце только-только поднималось, когда они крадучись вышли из города. Вышли той же дорогой, которой Пастырь входил — через разбитую и поблёскивающую в рассвете лужами Репейную. С полей, из рощ тянуло осенью. В городе её запах был не так ощутим, а вот тут, едва вышли за пределы этого мёртвого скелета, осень сразу дала о себе знать. За те дни, что Пастырь провёл в Михайловске, заметно похолодало и задождилось, погода окончательно и бесповоротно повернула на скорый ноябрь. А там и зима не за горами…

А Стрекозе всё это было постольку-поскольку. Шла себе, улыбалась своим мыслям, дышала всей грудью и болтала о том о сём. И Пастырю было хорошо и уютно от её ниочёмной болтовни, от её соседства, от того, что не один он теперь. Ненадолго, правда… Хорошо это или плохо, он ещё не решил. С одной стороны, понимал варнак, что девчонка ему не компания, а только обуза. А с другой… С тоской ожидал, что придут они в Дубасовку, и окажется родня Стрекозы живой да здоровой. И тогда снова он останется один.

А ещё мысль о пионерах не давала покоя. Не нравилось ему, что и как произошло при его участии в эти дни. Неправильно всё было как-то, нехорошо.

Думалось и о том, что делать дальше. В Михайловске его больше ничто не держало, кроме разве родного дома, спящего сейчас посреди агонизирующего города. Но оставаться в Михайловске зимовать — не вариант, нет…

Вообще, оставаться жить — не вариант. Чего теперь ждать от этой жизни, что с неё можно поиметь? Строить новое будущее? С кем? Для кого? Зачем?