Владимир Кузьменко - Древо жизни (Книга 2)

- Приходи в малый бассейн. Я скажу главному евнуху, чтобы тебя пропустили.

- Непременно приду, - пообещал Дик и, поклонившись, вышел.

- Во дворец никого не впускать и никого не выпускать, - приказал он начальнику караула. - Усилить охрану. Связь с внутренними покоями отключить.

Он подошел к телефону и набрал номер полиции.

- Как прошла операция? - спросил он и, получив ответ, повесил трубку. Затем набрал еще один.

- Послушай, мальчик, - обратился он к кому-то на другом конце провода. Сегодня ночью будь внимателен. Если будут выходить из дома, задерживайте до утра. Утром я буду на месте. Что? Безразлично, кто будет. Да! Уже объявлено. И еще! Свяжись с портами на всех островах. Ночью никого не выпускать. - Он повесил трубку и облегченно вздохнул. Направился было к выходу, но вспомнил, что его пригласил император, досадно крякнул и вернулся.

ТУПИК

- Послушай, Павел, я так больше не могу, - Олаф с остервенением швырнул на диван бластер и плюхнулся в кресло.

Павел отложил в сторону только что вытащенные из вскрытого сейфа документы, которые он еще не успел просмотреть, и вопросительно взглянул на Олафа.

- В чем дело, старина, что тебе не нравится?

- Все не нравится! Все!

- Все - значит ничего. Не можешь ли конкретнее?

Павел догадывался о причине недовольства своего соратника. Его самого беспокоило положение дел, вернее, их результаты. Все поворачивалось как-то не так, как ему хотелось. Он искал ответ на мучившие вопросы, но не находил. Появилась тягостная неопределенность.

- Вот видишь, - прерывая затянувшееся молчание, сказал Павел. - Ничего конкретного ты не можешь предложить.

- Хорошо, я задам тебе один вопрос: для чего мы все это делаем? Вернее, для кого? Мы громим виллы и усадьбы. Я уже сбился, какая эта по счету. Не говорю о тех подонках, которых мы отправили к твоему старому знакомому Генриху. Туда им и дорога. Но что мы видим? Мы врываемся, освобождаем людей, которые не понимают, зачем мы пришли и что им теперь делать после смерти хозяина. Кто будет кормить их? Я уже не говорю о полудебилах с подрезанными мозгами. А что делать с этими девицами, которых мы лишили хозяина? Они ничего не умеют делать. Оставить на произвол судьбы? Что с ними будет? Их тотчас заберут в бордель или, еще хуже, подрежут мозги и отправят на фабрику. Взять их с собой? Но мы сами чаще голодаем на своих базах, чем наедаемся досыта, едва обеспечивает питанием детей, освобожденных из школ.

Скажи, у тебя есть программа или хоть какая-то реальная конечная цель? Или ты думаешь вот так мотаться от одной виллы к другой? Скажи, что это нам дает? Мы, правда, приобрели немало оружия, денег, ну а дальше что? Что дальше?

- Ты все сказал?

- Все.

- Тогда ответь мне на один-единственный вопрос: чем наши нынешние действия отличаются от прежних? Почему ты тогда ничего не говорил, не протестовал, а напротив, сам первым шел на любое, самое рискованное дело?

Дверь отворилась и вошла Ирина. На ней был защитного цвета комбинезон. Светлые волосы убраны под берет, в руках бластер.

- Ребята спрашивают, когда мы уходим? - обратилась она к Павлу. - И что делать с девушками?

- Подожди, сейчас решим. Я еще не просмотрел бумаги. Тут есть, кажется, интересный документик для нашего друга Дика.

- Можно подумать, что мы работаем на Дика, - раздраженно вскинулся Олаф.

- Почему бы не помочь ему против общего врага?

- Ах, вот как? Общий враг? А твой Дик - Друг, что ли?

- Почему друг? Такой же враг, но с ним пока союз. Ты не ответил мне на вопрос, чем наши действия отличаются от прежних, когда мы не имели ни оружия, ни денег?

- Прежде всего - масштабностью. Подожди, не перебивай. Именно масштабностью. Раньше что? Мы радовались, когда нам удавалось спасти от селекции сотню детей. Мы видели в них надежду на будущее...

- Ну, а сейчас что? Не видим?

- Сейчас мы их освобождаем тысячи и не знаем, куда девать. Наши базы уже ими переполнены. Их нечем кормить.

- Значит, надо строить новые!

- Согласен! А кто их будет строить? И потом, главное, как решить вопрос с продовольствием?

- Покупать у фермеров.

- Фермеров? Как бы не так! Они не хотят иметь с нами дело. Ведь что получается? На каждой ферме работают несколько человек низшего класса с разрушенными центрами агрессии, фактически - рабы. Фермеры хорошо понимают, что мы хотим поломать эту систему. А их она вполне устраивает. Ведь не кто иной, как фермеры, первые сообщают в полицию о наших акциях. Я к чему все это говорю? Без поддержки среднего класса мы ничего сделать не сможем. Скоро против нас выступят армейские части, наши базы будут разгромлены с воздуха.

- Что же ты предлагаешь?

- Если бы я знал! - в голосе Олафа звучало отчаяние. - Если бы я знал! повторил он. - У меня ощущение безвыходного положения.

Я не хочу тебя обидеть, но сдается, нас просто использовали в каких-то целях.

Мысленно Павел не мог не согласиться с Олафом. Но согласиться - значит прекратить борьбу. Что он скажет тем, кто поверил ему и пошел за ним? Казалось, все ясно: наращивать силы, создавать новые базы, растить поколение борцов из освобожденных детей. Но Олаф прав. Дело не только в обеспечении детей питанием и всем необходимым. Эти трудности можно преодолеть. Вот с армией им не справиться - это уж точно. Скорее всего, их зальют бинарным газом. Не помогут, и бластеры, дальность поражающего действия которых не превышает двухсот метров. Застигнутая врасплох элита скоро придет в себя, и тогда...

- Страшная, ублюдочная система. Кажется, она уже до того идиотская, что тронь ее и она развалится, а как дело доходит до конкретного действия... Олаф замолчал, подыскивая слова.

- Как мираж, - подсказала внимательно слушающая спор мужчин Ирина.

- Вот-вот! Это какой-то монстр, которого нельзя поразить ничем. Я слышал, на Земле когда-то ходили огромные ящеры, которые не имели ни врагов, ни соперников, их ничем нельзя было взять, пока они сами не передохли от недостатка пищи. Может быть, наша система и есть такой ящер?

- Новый тип рабовладельческого общества, - снова подала голос Ирина, - в котором рабы не понимают своего рабства и поэтому лишены всякой возможности протестовать и противодействовать рабовладельцам.

- Мечта основателей мирового фашизма! - Олаф вскочил с кресла, в котором сидел, и взволнованно заходил по комнате. - Понимаете, в чем соль? Народ разделен биологически. Те, кто мог бы считать себя обездоленными, не понимают этого, а остальные так или иначе существуют за счет обездоленных. Одни живут в умопомрачительной роскоши, но и другие, я имею в виду средний класс, в общем довольны своим положением. За раба некому заступиться, так как он становится рабом в детском возрасте и у него нет ни отца, ни матери. Суррогатная мать, которая сама раба, не испытывает привязанности к своему ребенку, так как его сразу же у нее отбирают, а истинные родители даже не подозревают о его существовании. Мать не знает отца, отец - матери, и оба не знают, кто их сын или дочь.