Дмитрий Володихин - Мастер побега

А Рэм пальнул бы. Война научила его: иногда приходится сначала жать на спусковой крючок, а уж потом думать – зачем? Убил бы без всякой мысли. Просто руки сделали бы работу, не спросив разрешения у головы. Но в тот день еще везло Рэму хотя бы в малом, вот и не забрал лишней человеческой жизни, хорошо.

Не осквернился.

На фронте в разное время Рэму пришлось убить четырех человек – если считать только тех, о ком он знал твердо: да, убиты.

У Рэма плыло перед глазами, он брел по путям, спотыкаясь о рельсы. Он хотел отыскать место, где можно остаться одному. Он не понимал, как ему быть, откуда пришла к нему такая большая несправедливость. Может быть, все это сгинет сейчас? Может быть, вернется жизнь как жизнь? Разве могла она вся куда-то пропасть? Большая веселая богатая жизнь, которой всем хватало вдоволь? Куда пропала его Дана? Она где-то здесь, неподалеку. Она тут, она, наверное, задержалась и бродит по саду, раскинувшемуся рядом с ее домом. При чем здесь Хонти? Дана – и Хонти… Какая нелепость! Ни малейшей связи…

Ему посчастливилось найти заброшенную сторожку неподалеку от башни, откуда напитывали водой паровозы. Он сел на ступеньках полуразвалившегося крылечка, закрыл лицо руками и заплакал. Слезы текли неостановимо. Рэм трясся и постанывал. Потом он лег набок, прямо на землю, и завыл.

Пока Рэм мог плакать, пока он мог лежа стонать и в стонах извергать из себя боль, ему было плохо, но все же не так плохо, как стало, когда слезы кончились. Боли, не вышедшей наружу, осталось очень много. И она поселилась внутри – безгласная и холодная.

Боль холодна.

Четверть часа это продлилось? Полчаса?

Следовало позаботиться о себе. А что ему осталось? Северный форт. И надо бы поторопиться: до каких мест уже добрался Дэк? Ох как непросто будет догнать его…

Холодно. Боль ворочалась внутри, устраиваясь поудобнее.

Отчего же он опоздал? Всего на три дня!

«Дана… Дана!»

Часть вторая

2132—2134 годы по календарю Земли

Гвардеец

– Не надо, Тари. Решение принято.

Но она не подчинилась Рэму. Села, непослушными пальцами надорвала толстый конверт. Оттуда посыпались купюры. Сначала хорошо знакомые, с портретами генерала Шекагу и профессора Феша, казненного «друзьями рабочих», и более крупные – с марширующими гвардейцами и тяжелыми танками «Дракон», недавно принятыми на вооружение. Потом из конверта выскользнула пачка незнакомых бумажек, размалеванных кричащими красками, похожих на экзотический ковер… На этом ковре восседал, подобрав под себя ноги немыслимым узлом, древний пандейский царь Таджхаан. Еще в конверте лежали две бумажки с многочисленными печатями – разрешения на выезд в Пандею для господина и госпожи Тану.

– Почему сразу за рубеж? – изумился Рэм, увидев пандейские «коврики».

– Система будет охватывать всю страну. Дело нескольких месяцев, – веско ответил Туча.

Во втором конверте была всего одна бумажка «Профессору Рэму Тану предлагается занять место заведующего на кафедре истории Срединного княжества в историко-филологическом факультете при Национальном университете имени проф. Феша».

– У меня же нет ученой степени… – ошарашенно пробормотал Рэм.

– Ну да, это, прикинь, самое важное в создавшейся ситуации! Народной диктатуре нужны мощные специалисты, проникнутые духом борьбы за общее дело. Дергунчик, а он у нас уже месяц как министр просвещения, просигналил мне из столицы: тебе, мужик, присвоена степень доктора-в-честь-заслуг и почетное звание профессора Национального университета. Народ, брат, умеет ценить истинные таланты.

Тари вскочила, подошла к Рэму, сжала руку.

– Возьми это у них, Рэм. Ты ж мечтал всю жизнь, ты ж для науки вроде как штакетина для забора – специально под такое дело вытесан и выкрашен. Я тебя очень прошу. Очень прошу.

А он все никак не мог осознать, как такое может произойти: студента – в доктора, в профессора Все академическое основание личности Рэма, пусть и покореженное войной, пусть и покрывшееся трещинами от голода, холода, от недостатка умственной работы, бунтовало против такой карьеры. Не заслужил ведь, верно? Нехорошо, некрасиво.

– За что же мне подобные почести?

Ему сделалось печально. Какая-то фальшь! Даже дыхание перехватило… Рэм расстегнул пуговицу на вороте. Чушь! Он не достоин. А жаль. Очень жаль. Глупо. В горле мышцы судорожно сжались в горячий ком.

Широко улыбаясь, Туча ответил:

– У меня сегодня хорошее настроение! Неужели, мужик, мы когда-нибудь забудем, кто написал для нас такое? – с этими словами Туча встал по стойке «смирно», руки по швам, подбородок гордо воздет и затянул поповским басом: – Боевая Гвардия тяжелыми шагами идет, сметая крепости, с огнем в очах…

Мгновением раньше, чем он дотянул до конца второй строчки, раскаленная игла вошла Рэму под основание черепа. Он дернулся, чувствуя, как рот перекашивает судорога. Ком, выросший в горле, расширился. Рэм почти перестал дышать и уж точно не мог сказать больше ни слова.

Тари подбежала к Туче и с восторгом затянула.

– Сверкая боевыми орденами, как капли свежей крови сверкают на мечах…

Она схватила Тучу за локоть и прокричала:

– Он гениален! Мой Рэм – гений во всем! Он гений! Вы ему в подметки не годитесь! Каждое слово! Каждая буква!

«Ты же ненавидела эту песню!» – хотел было сказать Рэм, но не сумел издать ни звука. Он побрел, спотыкаясь, к крану – налить себе воды, но тут вторая раскаленная игла вонзилась ему в макушку.

– Рэм! Мой любимый, мой родной! Хочешь, я почищу твои сапоги своими волосами? – визжала Тари, падая на пол и обнимая его ноги.

– …О, как рыдает враг, но нет ему пощады!… – рокотал Туча.

Еще шаг до крана…

– Я умру за тебя, Рэм, я даже отдамся за тебя, Рэм, пусть меня насилует любая сволочь, Рэм, только люби меня, Рэм! – голосила Тари, не отпуская его ноги.

Нижняя челюсть как будто полыхнула огнем Только сейчас он сообразил, что происходит. «Я понял…» – попытался заговорить Рэм. Из его рта вылетел безобразный хрип. Не удержав равновесия, он рухнул и, кажется, задел головой…

Темень.

Одна сплошная темень.

* * *

За двадцать месяцев до того

– …С сегодняшнего дня ты назначаешься членом Военного совета в Продбригаде. Проще говоря, заместителем Толстого и комиссаром отряда из четырех сотен лучших наших бойцов. С вами пойдет сержант Таач, самый надежный человек моего брата. Будет в Продбригаде за начштаба. Два пулемета даю, но патроны – беречь! Беречь патроны, патронов кот наплакал. Еще даю горную пушку, установите на передней платформе. К ней всего пять снарядов, так что пугать ею, если понадобится, сможете, а для серьезной драки она – сам понимаешь… Ставлю тебя в известность: предельный срок вашего возвращения с хлебом и прочими делами – две недели. Очень хорошо, если справитесь за одну. Очень, очень было бы хорошо. Потому что через неделю здесь начнется голод.