Владимир Колотенко - Стена плача
- Нет же, нет! - возразила мне Тина, - сангвиники во всём находят позитив и с радостью принимают то, что даёт им жизнь. Как подарок! А смешливость или нет - это уже личные свойства каждого.
Тина, признал я, - не смешлива. Зануда-зануда? Этого я тогда просто не знал. Потом я признал занудой себя...
Я сказал:
- Мне кажется, Ты забыла, что такое смех.
На это она рассмеялась. Ну так... улыбнулась... Я видел ее губы в улыбке, её зубы... Ослепительно белые зубы в сиреневой кромке резцов... Как в нежнейшей перламутровой вуали... И этот божественный прищур глаз... Ага... В этой мимолётной улыбке я увидел совсем другое лицо. Это не какая-то там надуманная улыбка Джоконды, этой набившей оскомину игривой бабёнки, это... это... Понимаешь, видела ли ты... Ну, пойми, это - нужно видеть!
- Не забыла, - сказала Тина и стала рассказывать о том, что «смеяться» и «радоваться» даже не синонимы, что... Будто я сам этого не знал! Что, мол, сангвиник (она просто упирала на этом) во всем найдёт позитив и с удовольствием посмеётся, что «тупо поржать - это не по мне» и т. д. и т. п... Она так и сказала: «тупо поржать!». Да никто тебя тупо ржать не заставляет. Хочешь ржи, не хочешь - не ржи! Я, правда, ничего ей не возразил, но ведь... ну, в самом деле - дело хозяйское. Ищи свой позитив! И радуйся, радуйся...
И знаешь, признаюсь, я был так рад этой её мимолётной улыбке! И скажу вот еще что: разулыбать Тину всегда стоило мне огромного труда. Мои шуточки и всякие там похабные анекдотцы она пропускала мимо ушей и делает это до сих пор. Но вот помню, когда она как-то вела машину и вдруг на резком повороте даже не тормознула, и когда мы чуть не врезались в какой-то ограничитель и когда уже успешно выскользнули из этой дорожной трудности, и когда уже как-то разом громко вздохнули, я сказал: «Я же просил тебя - не крути рулём. Особенно на поворотах!», она, повернувшись ко мне, даже не улыбнулась!
Это была одна из моих, на мой взгляд, удачных шуток, которую Тина так и не признала. Были и другие трудности...
Потом я много раз видел, как она умеет смеяться удачной шутке - взахлёб!
Мы вечерами бродили, я рассказывал о Пирамиде... Я был просто обязан это делать, разъяснять, вовлекать, так сказать, приобщать её к нашему делу... Собственно говоря, я повторял свой опыт рассказчика, сея аргументы и факты, доказывая или разубеждая её возражения... Я готов был даже броситься в огромную волну, чтобы Тина поверила... Я не был трусом, я...
- Понятно, - говорит Лена, - это ясно. Ты и сейчас не трус!
- В принципе, - говорю я, - для американцев Майями как Сочи для нас, русских, - курортный городок, беззаботные люди... Исторических достопримечательностей - ноль. Очень душно. И влажно. Ощущение такое, что на коже вода. Не пот. Вода. Пальмы, пальмы - куда ни глянь, как же без них?.. Вечерами мы с Тиной...
Я рассказывал, Лена слушала...
- Она - излучала!.. Пойми, это словами не передать! Понимаешь... Нет она не была звездой или, упаси бог, какой-то величественной. У нее не было нимба. Она была, если хочешь, - молниеносной. Нет, ну, не... Вот это правда - молниеносной! Не то чтобы вспышка, блик, сверк... И всё-таки это было величественно! И молниеносно! Да, я не мог к этому привыкнуть! Как нельзя привыкнуть к тому, что рядом с тобой живёт молния! Грома нет, только ослепление! Иногда она поражала меня резкостью суждений. Да - да, а нет, так нет! Как громом! Я даже прикрывался рукой. Потом привык! И она никогда не была жестокой. Исходившее от нее мощное, запредельное притяжение было настолько же необъяснимым, насколько и сильным. Водоворот цунами! Волна с водоворотом! Его причина, вот что! Прям затаскивало тебя, втягивало. Это - непередаваемо!
Я не был трусом, но я...
- Ясно, ясно...
- Однажды я спросил её: «Если бы ты была напитком, то каким?». «Вином цвета рубина». «А если бы погодой?». «Дождём!». «А если бы музыкальным инструментом?». «Скрипкой!». «А если бы комнатой?». «Белой и пустой...». Представь себе: в пустой белой комнате мы пьём вино цвета рубина под звуки скрипки, дождь за окном... Камин... Ты только представь себе это?
- Да уж, представляю... Вы пили... дождь... скрипка... Вы пили... Блики камина в белой пустоте...
Я мог себе представить Тину напитком! Да! Пьянящим напитком, скажем, вином цвета рубина - вкуси и... радуйся, смакуя и облизываясь. Или погодой - проливным плодородным дождём! В плывущей миражами пустыне. Или скрипкой, да, первой скрипкой в оркестре природы - лесов и полей, рек и озёр, вершин гор и влажных ущелий... Молний и громов, и смерчей и вулканов, огнедышащих вулканов и смертоносных смерчей... Да, пожалуй... Даже лениво-накатной волной, всепобеждающей и неукротимой волной цунами...
Я не мог представить себе Тину комнатой! Белой - да! Но не пустой!
Однажды она явилась мне на глаза... Представь себе: сумерки, белый берег Атлантики и Тина... Вся в белом-белом, в размашисто-белом, как облако, как цветущая вишня, выходит из пены волн. Богиня! Нет-нет - правда! Афродита - не меньше! В роскошно роскошествующем венчальном пребелом платье с умопомрачительным шлейфом, кажущимся той самой пеной, с кроваво-красной розой в прерыжей буйной гриве - просто пламя костра! - буйной гриве пламенеющих в лучах заходящего солнца непричёсанных диких волос...
- Ты влюбился!..
- И глаза, и глаза... Ты бы видела эти глаза!.. Звёзды просто померкли, как-то сдулись и стихли от зависти, просто потухли... Упали, пылясь...
- Ты влюбился?..
- Я готов был жениться на ней...
- Жениться? Ты?.. Нааа... На богине?!
- А то!..
- Рест, ты не трус!..
- А то!..
Я спросил её тогда, согласилась ли бы она на переезд в очень далёкую страну ради горячо любимого человека, при условии, что ей вряд ли когда-нибудь удастся увидеться со своими близкими?
- Нет!..
Без объяснения причин этого булатного «нет»!
Разве мог я настаивать?
Да и вряд ли я мог быть тем горячо любимым человеком. Как потом и оказалось...
- И когда же всё это было? - спрашивает Лена.
- В больничной палате, - говорю я, - ну, помнишь... когда я упал с самолёта... Мне всё это припомнилось...
- И повредился чуток умом?
- Лен! Ты что! Разве я мог всё это выдумать?!
- Ты - мог...
Но я слышал её живой смех! Редкая удача! Я не помню, чтобы потом, когда мы с ней столько прожили вместе, Тина ещё хоть бы раз рассмеялась...
Не помню...
И этот живой воробышек - фрррррррр...
Я же видел это собственными глазами! Я слышал это чудотворное «фррррррр...». Вот у меня сохранилось даже пёрышко этого воробышка... Видишь - смотри.
- Вижу, - говорит Лена, теребя пёрышко, - м-да...
И не только пёрышко, между прочим.
Вуаль таинственности...
Глава 7
Я тоже был восхищен и горд!
- И вот еще что, - сказала Юля, немного повременив, - у каждого гена есть своя Пирамида. Да-да. Подумайте и над этим...
Я сидел на подлокотнике кресла и слушал. Мне достаточно было видеть ее исполненное нежной прелести раскрасневшееся лицо, прекрасные горевшие огоньком абсолютной уверенности даже в свете свечи чуть прищуренные черные глаза, ее живые призывные полные губы, так победоносно аргументировавшие в пользу нашей Пирамиды!.. Очертания ее обольстительной груди, стесненной настойчивыми и неуступчивыми объятиями тонкой шерсти черного свитера, уводили мои мысли далеко от тех постулатов, которые только что провозгласила Юля, и я даже прикрыл глаза, чтобы получше рассмотреть те кущи, где мои мысли могли бы спрятаться и потом затеряться. Мне казалось, невозможно было найти более прекрасную грудь, более изящную шею...
И тут дали яркий свет, который просто убил пламя свечи. Но даже при таком ярком свете египетские пирамиды просто меркли перед величием того, о чем нам только что поведала Юлия - перед величием нашей Пирамиды. Излив нам все свое красноречие, Юля еще какое-то время стояла молча, чтобы мы могли наслаждаться не только ее словами, но и безукоризненно исполненными линиями ее смелого тела.
Господи, а как ослепительна ее кожа!
Обладая безупречным вкусом и чувством прекрасного, Юля не могла не завершить свое новогоднее поздравление милой улыбкой.
Тишина стояла такая, что слышно было, как наш кофе теряет тепло. Что же касается меня, то я прекрасно исполнял роль первого ученика: слушал и молчал, давая волю лишь неуемному воображению.
Улыбнувшись, Юля окинула нас беглым взглядом, и произнесла только одно слово:
- Все!..
Никто не осмелился нарушить воцарившуюся тишину. И только через минуту грохнул вал аплодисментов.
А потом я подумал: Гильгамеш, Ашшурбанипал, Хаммурапи, Навуходоносор, Хеопс, Клеопатра, Македонский, Гомер, Аристотель, Конфуций, Сократ, Аристотель, Сенека, Платон, Конфуций, Цезарь, Данте, Шекспир, Рабле, Сервантес, Монтень, Паскаль, Вольтер, Дидро, Наполеон, Маркс, Толстой, Достоевский... И Будда, и Иисус, и Августин, и Мухаммед, и даже, наверное, Савонарола с Торквемадой и Лойолой с Кампанеллой, и Томасом Мором, и Жан Жаком, и Монтескье, которых, к моему стыду, я так до конца и не прочитал...
