Иван Валентинов - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 15

Дежурный полез в карман и вытащил мятую трешницу.

— Держи. Да бери, вернешь по прошествии времени… А завтра с утра сюда. Тут народ подойдет наш, займутся с тобой и разберутся, как положено. Понял?

— Понял. Скажи, Коноплев, быстро найдут его?

— У нас работа такая. Искать и находить. Чем быстрее — тем лучше. Ладно, иди…

Егоров поднялся, шагнул к двери.

— Постой-ка! Тебе, может, в больницу надо?

— Нет… Все в порядке.

— Ну, гляди… Вон, кровищи-то у тебя на пиджак натекло. Дойдешь? А то бойца пошлю, проводит.

— Да нет, спасибо. Говорю же — все в порядке. Будь здоров!

Дом, где принимали постояльцев, был большой — рубленый пятистенок в четыре окна по фасаду. Но строение ветшало. Это Егоров заметил, едва ступив на крыльцо. «Безмужняя хозяйка-то. Вот и некому починить», подумал Алексей, поднимаясь по шаткой подгнившей лесенке. Хозяйка — ее звали Анна — встретила Егорова в просторных сенях, сказала неприветливо: «Ночуй, раз пришел. Голодный, небось? Разносолов не жди, а щей в чугунке немного осталось. Заходи, чего стоишь…»

В комнате горела семилинейная керосиновая лампа. Анна вошла первой, повернувшись, и у Егорова непроизвольно приоткрылся рот: вдова была необыкновенно красива. Смугловатое, тонко очерченное лицо. Яркие губы. Темные брови ровными дугами. Густые стрельчатые ресницы. Чем-то это лицо напоминало изображения пресвятой девы на старинных иконах. Но не было в нем ничего мученического, ничего великопостного. Выразительное было лицо. И Егоров увидел, что Анна смотрит на него с брезгливым сожалением.

— Ох, и нескладный же вы народ, мужики… Где это ты так вывозился? И дождей вроде не было, а ты весь в грязище.

Только сейчас, в этой чистой и светлой комнате Алексей заметил, что и в самом деле был непристойно грязен. Он попытался объяснить, как все произошло, но вдова решительно прервала его.

— Ладно, потом расскажешь, коли захочешь. А сейчас снимай все, постираю. Печка горячая, к утру высохнет. Да не бойся, голым не оставлю, найдутся штаны и рубаха — латаные, да чистые. Давай, давай, без разговоров…

Переодевшись и вернувшись в комнату, Егоров увидел на столе большую глиняную миску, полную горячих щей, краюшку хлеба, солонку и почувствовал лютый голод. Алексей набросился на еду, ничего не слыша и не замечая. Он вытер остатком хлеба миску, облизал ложку. Хозяйки не было, она громыхала корытом и ведрами в глубине дома. А у притолоки стояла девочка лет двенадцати. В одной руке она держала книжку, а другой перебирала кончик толстой каштановой косы, перевязанной голубой лентой. Девочка смотрела на Егорова без всякого смущения, с любопытством и одобрением: ей, видимо, нравилось, как он управляется с едой. «Очень похожа на мать, — решил Алексей, — только носишко в веснушках и глаза синие, как васильки. А у Анны — серо-зеленые…».

— Как тебя зовут?

— Сеня… — тихо ответила девочка.

— Как?..

— Ксенией ее зовут. А ей не нравится, вот и называет себя мальчишеским именем, — сказала вошедшая в комнату Анна. — Ну, приезжий, ты, видать заговоренный — крови с рубахи да пиджака полное корыто, а ты вот на своих ногах. Где это тебя пырнули? Может, перевязать надо? Я умею, и бинт найдется…

— Да нет, зажило уже…

— Как зажило? Кровь свежая. Быть того не может…

«Надо как-то объяснить, — думал Егоров, — а что скажешь? И можно ли посвящать женщину в такие дела?» Анна строго глядела на него, и глаза ее были такие чистые и честные, что Алексей решился: «Расскажу все как есть. Недаром же тот чекист сюда направил. И девочка какая милая и смышленая, видать. «Сеня». Вот смешная…» Егоров говорил долго. Вдова сидела напротив, подперев щеку ладонью. Ксения притулилась рядом с матерью. Обе слушали очень внимательно. — …в из райотдела — к вам. Вот и все…

Молчание затянулось. Потом Анна, не говоря ни слова, поднялась и вышла в соседнюю комнату. Слышно было, как она взбивала подушку — готовила Егорову постель. Ксения тихонько сидела у стола, зачарованно глядя на гостя, словно находился перед ней не худощавый тяжелорукий рабочий человек в латаной-перелатанной сатиновой косоворотке с чужого плеча, а легендарный герой или сказочный принц.

— Спать пора, дочка! — Анна сказала это без строгости.

— Еще почитаю немножко…

— Иди, иди… Двенадцатый час. И в кого ты такая уродилась, читательница. От книжки не оторвешь…

Девочка нехотя слезла с лавки, ушла.

— А ты, Алеша… Тебя ведь Алексеем зовут? Да — Верю — правду ты рассказал. По глазам видела и бабьим чутьем чую. Верю. А люди не поверят. Ты сам посуди: виданное ли дело, чтоб человека едва не насквозь ножом проткнули, а он через день здоров. И чем лечился? Водичкой ключевой! Такое, Алеша, только в сказках бывает. Вот что тебе люди скажут…

— Скажут?.. А вот это — не доказательство?

Егоров повернулся к Анне спиной, поднял рубаху.

— Попусту заголяешься, шрам кажешь. Я сказала — верю. Так кто я? Баба вдовая, не шибко грамотная, ни за что не отвечаю, кроме малого своего дела — санитарка я в лазарете. Однако же ни от врачей, ни от иных людей не слыхала о лекарстве, которое чуть ли не покойника в одночасье на ноги ставит. Сам же ты тоже, вижу, больше руками приучен работать, чем головой. Какая тебе вера? Тут надо-людей ученых призвать, чтоб разобрались. А тебя разве ученые послушают?

— Послушают… Я докажу! Ведь это какое для людей больных или раненых лекарство! Это же спасение, может, для многих тысяч. Как же не послушают?

— Нет, Алеша. Ты сейчас за это не берись. Ты ведь сейчас кто? Ты для властей подозрительный. Документов никаких. Партийный билет предъявить не можешь. Об этом заботься, чтоб бумаги свои вернуть, врага изловить. А как станешь полноправным, да еще коммунистом — тогда иди к властям, иди к ученым, требуй — дело святое. А еще лучше: сходи а тот овраг, набери в бутылку своей «влаги жизни» и представь кому следует — вот она, испытывайте! Тогда, наверное, поверят. А сейчас — промолчи…

— Как же промолчать? Ведь и о гаде том ползучем придется сказать, и о ранении?

— Это надо. И скажи, что нож, наверное, вскользь пошел. Не слишком, дескать, тяжелая рана была. Может, так и было? Откуда тебе знать…

— Так ведь зажило совсем. За такой срок и легкие раны не затягиваются.

— Ну, не знаю… Придумай что-нибудь. Утро вечера мудренее…

Утром Егоров получил свою одежду — чистую, заштопанную и выглаженную. Он понял, что Анна поднялась на зорьке, чтобы все успеть. И щетка сапожная нашлась, и сильно сточенная бритва.

— Иванушки моего… царство ему небесное…