Клиффорд Саймак - Убийственная панацея

Стояла тихая ночь: дети наконец-то забросили игры и разошлись по домам. Да и док устал. Наконец-то он мог признаться себе, что устал. Теперь, спустя столько лет, признание в усталости не станет предательством.

В доме негромко замурлыкал телефон, и этот звук заставил док прервать свои покачивания и сесть на краешке кресла.

Послышались мягкие шаги Дженет по направлению к телефону, и услышав ее нежный голос, док затрепетал.

Теперь, всего через мгновение, она позовет его, и придется идти в дом.

Но она не позвала его, продолжая разговор.

Док снова устроился в кресле поудобнее.

Он опять забылся: телефон больше не враг, и его звонки больше не преследуют дока.

Потому что Миллвилл оказался первым. Он уже избавился от страха. Миллвилл оказался морской свинкой, пробным камнем.

Первой была Марта Андерсон, за ней последовал Тэд Карсон с подозрительными шумами в легких, а за ним -- ребенок Юргена, подцепивший воспаление легких. И еще дюжина прочих, пока подушечки не подошли к концу.

И тогда вернулся пришелец.

И пришелец сказал -- что же он сказал?

-- Не считайте нас благодетелями или суперменами. Мы ни то, ни другое. Думайте обо мне, что хотите, что я человек с улицы.

"Так пришелец пытался добиться понимания, -- подумал док, -- стремление перевести их деяние в разряд обычных идиом".

А было ли такое понимание -- сколько-нибудь глубокое понимание? Док в этом сомневался.

Хотя пришельцы во многом напоминали людей, даже умели шутить.

В памяти дока застряла лишь одна шутка, сказанная пришельцем. Это было довольно глупо, если вдуматься, но эта шутка беспокоила дока.

Распахнулась затянутая сеткой дверь, на крыльцо вышла Дженет и села на лавку.

-- Звонила Марта Андерсон.

Док хмыкнул: Марта жила всего в пяти шагах от них, виделась с Дженет по двадцать раз на дню, и все равно ей приходилось еще и звонить.

-- И что же угодно Марте?

-- Ей нужна помощь в приготовлении булочек, -- рассмеялась Дженет.

-- Ты имеешь в виду ее знаменитые булочки?

-- Она никак не вспомнит, сколько надо дрожжей.

Док тихонько хрюкнул.

-- И с ними-то она и выигрывает все призы на всех местных ярмарках.

-- Это вовсе не так смешно, как ты думаешь, Джесон, -- с упреком ответила Дженет. -- Она очень много печет.

-- Пожалуй, ты права, -- согласился док и подумал, что следует встать и пойти читать журнал, но делать этого по-прежнему не хотелось. Ведь так приятно здесь сидеть -сидеть, и ничего не делать. Давным-давно он уже столько не сидел.

И для него это, разумеется, вполне нормально потому что он уже стар и близится к дряхлости, но вот для молодого доктора, который еще не отработал свое образование и только-только приступил к работе, это было бы ненормально. В ООН поговаривали о том, что надо обязать все законодательные органы выделить медицинские фонды на то, чтобы врачи продолжали работать. Если даже исчезнут все болезни, врачи будут нужны по-прежнему. Это ничуть не умаляет их значения, ибо острая нужда в их услугах будет возникать снова и снова.

Тут док услышал на улице приближающиеся шаги, свернувшие к его калитке, и сразу выпрямился в кресле.

Быть может, пациент, знающий, что он дома, зашел его повидать.

-- О, -- Дженет была весьма удивлена, -- никак, это мистер Джилберт!

И это действительно был сам Кон Джилберт.

-- Добрый вечер, док. Добрый вечер, миз Келли.

-- Добрый вечер, -- ответила Дженет, подымаясь, чтобы уйти.

-- Вам незачем уходить, -- сказал Кон.

-- У меня есть кое-какие дела, я и так уже собиралась идти в дом.

Кон поднялся на крыльцо и присел на лавку.

-- Чудесный вечер, -- провозгласил он, помолчав.

-- Не без того, -- согласился док.

-- Самая чудесная весна, какую я видел, -- продолжал Кон, мучительно подбираясь к сути своего дела.

-- И мне так кажется. По-моему, сирень никогда не пахла так славно.

-- Док, -- решился, наконец, Кон, -- я задолжал вам немножко деньжат.

-- Да, кое-что.

-- Вы не представляете, сколько именно?

-- Ни в малейшей степени. Я никогда особо не утруждал себя выяснением.

-- Считали, что это пустая трата времени. Считали, что я никогда не уплачу.

-- Что-то в этом роде, -- кивнул док.

-- Вы меня врачевали очень долго.

-- Верно, Кон.

-- У меня с собой три сотни. Как вы думаете, это сойдет?

-- Давайте скажем так, Кон, -- ответил док. -- Я бы оценил все скопом в меньшую сумму.

-- Ну, тогда мы будем вроде как квиты. Мне кажется, что три сотни будет по-честному.

-- Если вы так считаете.

Кон извлек свой бумажник, вынул из него пачку купюр и протянул ее доку. Док взял ее, сложил пополам и сунул в карман.

-- Спасибо, Кон.

И внезапно дока пронзило курьезное чувство, будто он должен что-то понять, будто есть некая догадка, которую осталось только ухватить за хвост.

Но не мог выудить ее из подсознания, как ни старался.

Кон поднялся и шаркая направился к ступеням.

-- Я как-нибудь загляну, док.

Док заставил себя вернуться к действительности.

-- Разумеется, Кон. Заглядывайте. И спасибо.

Он сидел, не раскачиваясь, и слушал, как Кон идет по дорожке к калитке, а потом прочь по улице, пока шаги старика не стихли в отдалении.

Док решил, что если надо встать и взяться за журнал, то теперь самое время.

Хотя, скорее всего, это чертовски глупо. Пожалуй, медицинские журналы больше никогда не понадобятся.

Отодвинув журнал в сторону, док выпрямился, гадая, что его тревожит. Он читал уже двадцать минут, но прочитанное в сознании как-то не удерживалось; док не вспомнил бы и слова.

"Я слишком расстроен, -- думал он. -- Слишком взбудоражен операцией "Келли", ну надо ж так назвать: операция "Келли"!"

И снова вспомнил все до мельчайших подробностей.

Как он испробовал это средство в Миллвилле, потом поехал в окружную медицинскую ассоциацию, и как окружные доктора, пофыркав и высказав весь свой скептицизм, все-таки позволили себя убедить. Оттуда док Келли двинулся в ассоциацию штата, а там -- и в АМА.

И наконец, наступил тот великий день в ООН, где пришелец предстал перед делегатами, и где дока Келли представили присутствующим -- а затем встало светило из Лондона и предложило назвать проект именем Келли, и никак иначе.

Док помнил, что тогда его переполняла гордость, и попытался возродить в себе это чувство, но это ему ни капельки не удалось. Больше никогда в жизни он уже не сумеет ощутить такую же гордость.

Вот так он и сидел в ночи -- простой деревенский доктор в своем кабинете, пытающийся чтением наверстать то, на что никогда не было времени.

Но теперь все переменилось, и времени стало больше чем достаточно.

Док пододвинул журнал в отбрасываемый лампой круг света и углубился в чтение.