Кеннет Балмер - Ключ к Айруниуму

Или, точнее, он пытался отправиться спать. В конце концов он отказался от тщетных попыток заснуть и отдал распоряжение сонному гостиничному швейцару принести ему в номер чашку кофе. В таких случаях когда время шло незаметно, ощущения сходились до минимума, и большими оставались лишь проблемы — он жалел о том, что бросил курить.

Утром, которое наступит очень скоро после того, что осталось от ночи, он должен будет заставить себя встряхнуться и пробежаться к выставке, где, как ожидается, он будет вести сознательную беседу об обходных реактивных двигателях, коэффициентах полезного действия, гировертикалях, самолетах с укороченным взлетом и обо всем прочем, что оставляет ему недостаток рабочих рук в его профессии. Он тяжело опустился в кресло и окинул удрученным взглядом комфортабельную спальню номера. Он чувствовал себя полностью угнетенным. Фритси ворвалась в его жизнь, принеся с собой дуновение надежды на то, что наконец… и вот она исчезла.

Но куда?

Люди просто так не исчезают из самолетов — во всяком случае, без какого бы то ни было ключа к разгадке их исчезновения.

Он не заметил, как она поднялась. Его спрашивали об этом снова и снова. НЕТ — он не знал, что она поднялась. Пытаясь одуревшим умом вспомнить это, он мог воскресить в памяти, как она говорила что-то, что-то светлое и scatty, и свой настолько же беззаботный ответ. Но они оба слегка дремали, с полузакрытыми глазами, частично отрезанные от внешнего мира. Нет — он не заметил, когда она ушла.

Он чувствовал, что он должен что-то сделать. Он чувствовал, что в этом была его вина. Он чувствовал — ладно, позволил себе в этот раз, R.I.P. - он чувствовал себя виновным.

Виновным, как все грешники в аду, вместе взятые.

Раздался телефонный звонок.

Он ответил «Pronto!» до того, как решил, что лучше притвориться, что он спит.

— Мистер Престин? — голос был твердый, но исчезающий, словно человек, бывший когда — то профессиональным певцом, потерял лучшую часть тембра своих голосовых связок.

— А… да — кто это?

— Вы меня не знаете, мистер Престин. Мое имя — Маклин. Дэвид Маклин. Я должен немедленно с вами увидеться.

— Прошу прощения, но вы ушли от вопроса…

— Это по поводу… э… исчезновения молодой леди.

— Возможно, мистер Маклин. Но я сегодня уже достаточно говорил об этом. Прошу прощения. Позвоните мне утром.

Он положил трубку. Телефон зазвонил опять, почти сразу же.

Он с раздражением схватил ее и крикнул:

— Послушайте! Я устал, я сегодня получил шок и пытаюсь заснуть. Вы оставите меня в покое или нет?

Голос, который он услышал в ответ, был сиплым, охрипшим, и напоминал одновременно шипение шампанского и рычание ручного леопарда.

— Вы это мне говорите?

— А… — сказал Престин, откашлявшись. — Прошу прощения. Я думал…

— Забудьте о том, что вы думали, Боб — я могу называть вас Боб, не так ли? — я вас прощаю на этот раз.

Он, как идиот, ответил:

— Спасибо.

— Я знаю, как вы, должно быть, страдаете, бедный мальчик. Я подумала, что просто обязана позвонить вам и сказать, насколько мне жаль. Вам, наверное, очень тяжело сейчас!

— Да… а… с кем я разговариваю?

Она влила больше улыбки в свой хриплый голос.

— Я графиня Пердита Франческа Камаччиа ди Монтеварчи. Ты можешь, дорогой мой мальчик, звать меня Пердита.

— Понимаю. Вы знали мисс Апджон?

— Да, конечно! Она была моим близким другом — очень близким. Я настолько всем этим потрясена! — Он услышал сдержанные, приглушенные всхлипывания. — Я должна увидеться с тобой, Боб! Я могу прийти?

— Что — вы имеете в виду — сейчас?

— Конечно. Ты произносишь — прошу прощения — ты произносишь слова, как американец…

— Наполовину.

— Понятно. Но здесь, в Риме…

— Я знаю. — Он не был уверен, смеяться ли ему, чувствовать раздражение или повесить трубку. Но он знал, что не сделает последнего. Я был раньше в Риме.

— Ах! — это слово нагнетало тоску и вместе с тем привлекало. — Как жаль, что мы не встретились раньше.

Ее английский был превосходен; легчайший акцент вновь и вновь подчеркивал ее обаяние, или же Престин просто убедил себя в этом.

— Я оставлю дверь приоткрытой, — сказал он. — Номер 777.

Она вновь проворковала этот восхитительный звук:

— Ах! Запоминающийся номер, мой дорогой Боб. Я не заставлю тебя ждать.

Телефон щелкнул и отключился, не дав ему времени ответить.

Да…

Техническое выражение, относившееся к этой ситуации, было, как он прекрасно знал, поворот вправо за книгой.

Тишина и безмолвие…

Он прошел через ванную и потер рукой подбородок, туманно глядя в зеркало. Затем он начал распаковывать свою бритву и пену для бритья, электробритвы никогда не удовлетворяли его. Он был щепетильным в некоторых вещах, если не во всех.

Странная мысль пришла ему в голову. Фритси говорила, что это ее первая поездка в Рим — или была бы первая, если бы она достигла города значит, соблазнительная графиня ди Монтеварчи познакомилась с ней в каком — то другом месте. Интересно получается. У него сформировалось откровенно ошибочное мнение о том, что Фритси все еще только вылетевший из гнезда птенчик, несмотря на ее работу и ее склад ума.

Он был почти уверен, что телефон зазвонит опять, пока он бреется.

Он чувствовал себя немного заинтригованным. В конце концов, он впервые принимал в своей комнате настоящую графиню, да еще рано утром. Конечно, он хорошо знал, что им двигала только ее дружба с Фритси; все то утонченное очарование, исходившее, как он чувствовал, от этой европейской женщины, при нормальном ходе дел не значило бы для него ровным счетом ничего. Его мутило от утонченности. Даже за время их короткого знакомства с Фритси, его привязанность к ней смешалась с жалостью из-за ее попыток подражать утонченности.

Дверь тихо открылась, когда он вжимался в легкий серый пиджак. Он увидел, как она сдвинулась вовнутрь, мельком заметил раскрашенную под мрамор бумагу, наклеенную на стенах в коридоре, сразу же скрытую движущейся фигурой. Разозлившись, он большими шагами направился вперед, размахивая руками и крича:

— Какого черта вам здесь нужно, в моей комнате, в это время суток! Давайте, выметайтесь!

Собственная горячность удивила его.

Человек в дверном проеме осторожно переложил руку с шарообразной дверной ручки на внешней стороне двери на такую же ручку на ее внутренней стороне. Затем, двигаясь с почтительностью безупречно вышколенного лакея старой школы, он закрыл дверь и задвинул засов.

Престин застыл на месте, не в силах сказать ни слова из-за переполнявшего его возмущения.