Анна Тин - Посол с Коморры

Бел вздохнул…

Это раньше с инопланетянами все было просто. Если кому-то земляне были интересны, те прилетали и потихоньку знакомили человечество со своими экзотическими товарами, обычаями, образом жизни. Кого только не заносило в Солнечную систему! То зеленые, то волосатые, то бесполые, всякие-разные. Только прилетели — сенсация. А теперь вроде и отношения устоялись, и цивилизация с цивилизацией, как шерочка с машерочкой, но порой отсутствие практического опыта в межпланетной дипломатии, и огромная ответственность доводят Совет до умопомрачения. Не знаешь иногда, кому и верить. И как себя держать, чтобы и в проигрыше не остаться, и лица не уронить. Земной опыт тут шаткая опора, а из их Всегалактического кодекса ничего толком не определишь, кроме дипломатических ритуалов, опять-таки не всеми и не буквально принятыми. С одной-то цивилизацией возникают проблемы, но когда их столько… Еще всякие мелкие независимые планеты и спутники, тут уже хоть стреляйся сразу. Ну, разбился Совет по секторам, ну, копается каждая группка со своей сферой, а проку никакого — в огороде бузина, а в Киеве дядька, вот и весь диалог.

Бел воздел очи горе.

За что ему такая напасть, чем он прогневал Великий Космос и родную планету? Тихо-мирно гонялся себе за пиратами и контрабандистами, заработал уйму травм и солидный оклад, нашел подругу жизни, терпеливую, как Создатель, потомство вывел две штуки, опять паршивцы катер угнали и шатаются невесть где, наверняка в запретной зоне.

Размышляя, Бел вскочил с кресла и забегал по комнате.

Внезапно остановившись, посмотрел на свое отражение в темном пластике стены. Оно ему не понравилось: лицо, хмурое и озабоченное, искривленное синим бликом, выглядело даже зловещим. Он повернулся к молчаливо наблюдающему за его метаниями Консорту.

— Вот что, Фил. Завтра доложи на Совете про этого любителя редкостей. Видно, придется послать один из «Викингов». Помнится, Лоулл ими все восхищался. Может, и на крунсян он произведет впечатление… Ты о чем думаешь? — вдруг спросил Аркет, видя, что телепат вдруг нахмурился.

Тот вздохнул:

— О нашем коморрянине.

— Да, неприятная история, — согласился Бел, — но мы разберемся… Я пойду?

Фил кивнул, вяло пожимая протянутую руку.

Он проследил взглядом, как легко и стремительно косморазведчик пересекает двор и втискивается в гравилет, сразу же взмывший и растаявший между облаками.

«А ведь он старше меня на семь лет, — меланхолически подумал советник, — и ему, стало быть, никак не меньше сорока».

От напряжения у него нестерпимо разболелась голова. Будто некто вогнал в череп дюжину крючьев и теперь дергает то за один, то за другой. Телепат медленно поднялся, добрел до реабилитатора и сунул голову в прибор. И сразу же на него как будто повеяло сухим, теплым ветерком. Невесомые щупы щекотали кожу, от них шло легкое покалывание и благодатное тепло, разливающееся по телу, рассасывающее боль, притаившуюся в затылке. Вот теперь можно думать дальше…

Про таких, как Фил, говорят, что избыток ума хуже его недостатка. Недостаток интеллекта можно компенсировать его подвижностью, а вот излишек — не лезет ни в какие рамки. Из-за этой своей потребности в почти постоянном сосредоточении он так и остался в одиночестве. Даже те временные связи, коими он иногда обзаводился, сразу начинали его тяготить, как только он был озадачен очередной мировой проблемой. В пылу праведного гнева его нередко обзывали чудовищным эгоистом, но это было не совсем верно. Собственная персона занимала в его размышлениях более чем скромное место. Он брезговал почестями и званиями, отвергал самые лестные предложения, если они ему казались слишком суетными. Тем не менее большинство коллег его недолюбливали. Эрудиция Фила поражала, его способности были бесспорны, но его молчаливая замкнутость сильно смахивала на высокомерие, а его рассеянность порой доходила до абсурда. К естественной неприязни, которую вызывает всякий выдающийся человек, примешивался страх перед его телепатическим даром, неподдающимся никакому контролю. В общем, его отправили из института в Совет с большим облегчением, а там долго не знали куда его пристроить, пока стечением обстоятельств он не оказался в секторе контактов с инопланетянами. Здесь он сразу оказался на своем месте. Он управлялся с самыми немыслимыми ситуациями так, словно занят был этим с рожденья. Безразличный к облику и манерам звездных гостей, за счет своего ума и острой интуиции он устанавливал контакт и дружеские отношения быстрей и проще, чем сотня вояк развязывает драку. Все неожиданное, обычно инстинктивно отторгаемое людьми, интересовало его и служило пищей его ненасытному мозгу. Где-то он походил на подростка, вечно алчущего новизны, где-то на старца, боящегося любых перемен. Ибо все, что касалось его персоны, работа, местожительство, друзья, сохранялось им, по возможности, неизменным. Вся его энергия, вся его активность уходила в разреженные высоты абстрактных сфер, и он, вечно перегруженный всякою внешней информацией, и не мог себе позволить тратиться на строительство и переделку собственной жизни. Всякому малознакомому человеку их содружество с Белом, ввиду полной противоположности натур, казалось непостижимым. Этот союз, своего рода атом, где Аркет оказался положительным центром, а Консорт электроном, вращающимся вокруг тяжелого ядра, возник, однако, из искренней взаимной симпатии и внутреннего сродства. Если бы Бел вырос не в перегруженной темпом тесноте большого города, у вечно спешащих родителей, а Фил появился не в провинциальной тишине маленькой Лунной базы, они могли бы поменяться местами или выйти схожими, как близнецы. И та, скрытая часть их возможностей, которая не могла проявиться в одном человеке, искала себе выход в другом. Поэтому они прекрасно понимали друг друга и, когда им удавалось работать вместе, могли творить чудеса.

Конечно, я не надеялся, что меня похвалят за намерение прикарманить Лоулла, но шуму вышло, как от взрыва Сверхновой. Шеф сперва оцепенел, а потом раскричался на весь центр: да кто ты такой, как тебе не стыдно, что ты себе позволяешь и т. д. Я переждал, пока он выдохнется, и опять повторил, что, согласно действующему Уставу, после того, как я отдал им голограмму, Лоулл в моей власти. Начальство сосредоточенно попыхтело с минуту, после чего, наконец, изволило спросить:

— А какие у тебя для этого резоны?

Заранее, продумывая этот разговор, я так и не решил, стоит ли высказывать здесь мои соображения, но теперь, стоя перед шефом, понял, что откровенность сейчас неуместна. И ответил:

— Ты же знаешь, что иногда чувствуешь, что поступаешь правильно, но объяснить не можешь. Вот сейчас мне кажется, что лучше оставить Лоулла у себя. Он смерил меня проникающим взглядом и изрек: