Хюберт Лампо - Рождение бога

Сделанные Джонсоном снимки, конечно, еще не давали объяснения продолговатым выпуклым линиям.

Но я не сомневался, что руины, открытые нашими предшественниками, составляют едва ли не ничтожную часть существовавшего некогда громадного поселения.

Я приказал прокопать по диагонали не слишком широкую траншею в юго-восточном направлении и попросил наших друзей-индейцев прислать на помощь еще человек пятнадцать.

Снимки, сделанные доктором, не ввели нас в заблуждение. К тому же они прямо-таки воспламенили наших добровольных помощников. Не прошло и двух дней, как я узнал, что служит источником их воодушевления. Оказалось, среди пришедших индейцев находился деревенский учитель Бернал дель Энсико, который даже закрыл на время школу, чтобы присоединиться к нам. Искусно играя на чувствах односельчан, он внушал им, что они прямые потомки великого народа майя, а мы, ученые из цивилизованной страны, прибыли специально за тем, чтобы весь мир мог узнать о блеске и пышности жизни их предков. Так благодаря его красноречию раскопки продвигались такими темпами, о которых никто из нас и не помышлял.

Счастливая звезда не подвела меня, когда я указал, в каком направлении следует вести раскопки. Мы начали с места, оказавшегося границей древнего поселения.

На небольшой глубине мы натолкнулись на толстые стены крепости. Поблизости от них почти под прямым углом открылись мощные руины домов и храмов, проступили широкие, прекрасно вымощенные плитами дороги, которые, вероятно, вели к пирамидам.

Зачем? Это мне пока еще было неясно. На берегу, где земля круто обрывалась к воде, мы обнаружили то, что, на наш взгляд, увенчало эти увлекательные поиски — роскошный дворец. К нашей невыразимой радости время пощадило его купол.

Перед моей палаткой быстро росла груда предметов древней культуры. Мэри Кроуфорд помогала мне приводить в порядок найденные нами дивные керамические изделия, которые мы отнесли к особо ценным находкам. Однажды вечером мы сидели возле палатки Мэри, слушая приправленного хрипами радиопомех Моцарта. При свете керосиновой лампы Мэри трудилась над цилиндрическим кувшином для жертвоприношений, украшенным изображением бога, скорее всего Кецалькоатла, стараясь восстановить первозданный блеск сосуда.

— Нет, Джимми, — грустно сказала она, — не могу я примириться с тем, что эти бесценные сокровища попадут в руки этих подонков из военной хунты, которые их непременно прикарманят.

— Давши слово, держись, — сказал я без особого энтузиазма и стал выбивать из трубки золу. — А впрочем… Завтра прилетит вертолет…

— Чем больше я об этом думаю, тем яснее мне становится их дальнейшая судьба, — процедила она сквозь зубы. — Получив наши сокровища, министр не преминет перепутать служебный адрес с домашним.

Потом мой бесценный папочка позвонит ему как-нибудь вечерком домой и спросит, на какую сумму выписывать чек. Тут уж господин министр сам решит, продавать ли раритеты от своего имени или от имени вверенного ему министерства.

Мэри не ошиблась, и только благодаря ее усилиям любитель виски и бейсбола, умеющий из одного цента делать десять, передал все наши находки в дар музею Миннеаполиса в знак нежной любви достопочтенного мистера Самюэля Эфраима Кроуфорда, всесильного президента компании «Кроуфорд электроник сапплайс», к своему родному городу.

Когда прилетел вертолет, через две минуты после приземления я уже мог сообщить своим товарищам, что, согласно данным радиоуглеродных исследований, город Тикал достиг своего наивысшего расцвета где-то в те времена, когда царь Ирод издал приказ об истреблении младенцев[2]. Когда я прикинул, сколько веков этому могло предшествовать, у меня круги поплыли перед глазами.

Все последующие дни мы вела себя словно безумные. По ночам нервное возбуждение но давало мне уснуть, к тому же снаружи доносились голоса Берта и Дона, которые до первых петухов болтали у догорающего костра в компании с нашим добрейшим умищей Берналом дель Энсико. Они, видно, искали веские аргументы, чтобы не выглядеть в моих глазах недоучками, и, когда, наконец, пришли ко мне со своим планом, им и в голову не могло прийти, что я уже давно думаю над тем же.

— Послушайте, Джимми, — начал Коле, — значит, результаты радиоуглеродного анализа полностью подтвердили перспективность дальнейших раскопок?

Я равнодушно пожал плечами, лишь легкой ухмылкой дав им понять о своей солидарности с ними в этом вопросе.

— Что правда, та правда, — согласился я, как мог равнодушнее.

— Вот об атом-то мы и хотели с нами поговорить, — подхватил Параинсон. Эта идея пришла нам в голову довольно неожиданно, но Мари тоже находит, что…

— Да вы дипломат, Дон. Привлечь для подкрепления даму — прекрасный стратегический ход, — засмеялся я. — А теперь выкладывайте, что у вас на уме.

Разговор наш свелся к следующему. До сего времени считалось ересью сравнивать доколумбовы пирамиды с египетскими, проводить между ними какие-либо аналогии. Если кто-нибудь осмеливался заявить, что сходство между ними покоится не на чистой случайности, апологеты Селера тут же пригвождали его к позорному столбу. Но было бы верхом научной безнравственности предать все, что мы узнали, забвению.

Ведь радиоуглеродный метод подвел конечную черту под целой эпохой школярских разглагольствований.

Разве легенда о белом боге Кепалькоатле, приплывшем на своем диковинном корабле с востока, менее достойна уважения, чем фантастическая подоплека других верований? И разве не настало время отнестись всерьез к древнеегипетскому сказанию о таинственной стране My, лежавшей на другом конце земли?…

— Кто знал, что американские пирамиды имеют столь древнее происхождение? Пока это не подтвердили радиоуглеродные анализы, с уверенностью трудно было что-либо утверждать, — заметил Паркинсон.

— К тому же, — вмешался Коле, — здесь в окрестностях много холмов, на вершинах которых могли быть устроены святилища.

Вряд ли тогда нашелся бы хоть один ученый, который не счел бы эти рассуждения чистейшим бредом.

И я старался вдолбить в головы двух упрямцев, что мы пришли сюда как научная экспедиция, а не как авантюристы из романов Райдера Хаггарда. Однако должен признаться, что я с детства увлекался Хаггардом и именно ему обязан интересом к археологии, зачастую я даже ловил себя на том, что всерьез принимаю его фантасмагории.

На следующий день я все же остановил работы на опытном участке, решив бросить силы на пирамиду Коле и Паркинсона, как мы с этого времени стали фамильярно называть облюбованный ими холм.