Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка

И только Зотов (кто как не он) знал, что бегущий тот человек - никто иной, как (кто-кто? - кон в палто!) - тсс! - Сталин, Иосиф Виссарионович Сталин. И был Зотов в курсе, что сон его вовсе не сон, а секретная съёмка нового фильма, не блокбастера конечно (откуда такие деньги!), но B-movies. Не вестерна - истерна. Снящаяся такая съёмка. Да. По заказу Гостелерадио и Министерства тяжёлого приборостроения. Можете не верить, но товарищ Сталин (за кадром, но в рамках сна) прямо так и сказал: "Ви что? Думаэтэ товарищ Сталин сам ни в сас-таянии виполнить этот элэ-мэнтарный трюк?" А трюк включал в себя безрассудный - о, Господи! - прыжок в чёрную бездну, в пучину протекающей под мостом реки. Но нет, никто не возражал. Да, в общем-то, и некому было.

И товарищ Сталин прыгнул. Прямо с крыши вагона прыгнул товарищ Сталин, но нарвался на сталь и свалился в мясорубку колёс, рельс и щебёнки. На тебе, сука! - за репрессированного деда...

Со второй попытки угодил товарищ Сталин туда же.

Но вновь восстал он из праха, благодаря 3D-технологиям активной фазы зотовского сна.

Третья попытка - не пытка! - оказалась удачной. И вот он - уже летит, смешно ногами-руками машет... Монтаж кадров с трёх камер. Плюхнулся глыбой и вошёл в воду, подняв фонтан разнокалиберных брызг. Нет, Зотову не понравилось: брызг много - оценка низкая. Как-то ловко получилось у него перемотать плёночку назад. Стукнул хлопушкой: кадр такой-то, дубль сякой-то. Мотор! - и дал отмашку. Товарищ Сталин послушно оттолкнулся от крыши вагона, взмахнув руками, ловко пролетел между двух, стоящих андреевским крестом металлических балок, на одно мгновение завис в воздухе и, совершив тройное сальто вперёд, гвоздём - ноги прямые, носочки оттянутые - вошёл в воду. Вот теперь - то!

Вынырнув, товарищ Сталин погрёб одной рукой - вторая-то сухонькая - супротив течения, то есть, зачем-то, совершенно вдоль реки, а ни как не поперёк. И тут:

- Держись, Васианыч! - раздался с правого берега, пробиваясь сквозь сухое щёлканье винтовочных выстрелов и стрёкот пулемётных очередей, голос ординарца Петьки. - Врёшь - не возьмёшь!

- Врёшь - не возьмёшь, - вторил Исаеву раненый комдив, геройски сражавшийся с золотопогоньем бело-мутного теченья и анархией зелёноватых волн.

И вот - гребёт он... гре-бёт он... гре-бёт ... в холодной-то воде! Но силы тают уже. Уже на исходе силы Чапая. А вокруг него - льдины. И здоровой рукой вцепился в одну, а сам с головой под воду уходит. И тело уже коченеет. Совсем коченеет... Ноги судорогой свело... И всё, - соскользнула героя рука в холодную воду... И тут - "КОНЕЦ ФИЛЬМА"... Ну, а дальше, естественно, - титры...

Жаль, - не успел увидеть Чапай, как с запоздалой помощью - эври найт ин май дрим - спешит на встречу ему ледокол "Фауст Гёте" (хотя, на самом деле, посильнее будет) - махина с атомным сердцем внутри.

И уже никогда не увидеть герою, что на носу той махины двое стоят - Рабочий со своею Крестьянкой; в известной позе стоят, свои лица подставив хлёсткому ветру. И как прежде Небу грозят. Но Небу грозят отчего-то не как обычно молотом и серпом, а голубою папкой, которую толи держат вместе, толи вырывают друг у друга, - не понять, потому, как - остановись, мгновение, ты...

И тенью... Огромною тенью вплывает громада на Красную площадь. У щербатой кремлёвской стены уже ждут её... Маршал... Блестящий Маршал - весь с ног до головы в орденах, аксельбантах, лампасах и эполетах - парад принимает на белом коне.

Бьёт конь копытом в испуге по древней брусчатке... Заходится конь, встаёт на дыбы, да так, что кажется, вот-вот навзничь упадёт и всаднику грудь седельною лукой пробьёт. Но нет, удержался Маршал в седле, коня приструнил. Тут-то зверь левым передним копытом о камень как раз и прибил случайную бабочку. И ... да и только.

Пыльца с её ярких, но нежных крыльев облаком, тихим облаком, словно споры из старого гриба-дождевика, разлетелась по древней площади.

И взлетели, и взмыли ввысь мириады летучих пёстрых созданий, заполонив всеми цветами-переливами пространство безумного сна...

8.

Пробуждение, как всякий выход из пограничного состояния, ставит перед человеком окаянные вопросы: кто я? и - где я? А, при успешном ответе на первые два, третий - что мне с этим счастьем делать?

С трудом определившись, Зотов обнаружил, что Красная Шапочка, шебурша своим невеликим скарбом, активно готовится завершить свой краткосрочный дружественный визит в его купе. Готовится унести в иные дали аромат цветка иланг-иланг.

Что ж, представительница прекрасного пола с воза, - гужевому транспорту заметное облегчение. К сожалению...

Ладно, проехали, вперёд, - полотенце на плечо и занять очередь.

Ну ты, парень, даёшь! Долго спал-ночевал. Уже подъезжаем.

Поезд со скоростью ползущей к смертному одру тартилы уже действительно въехал в санитарную зону грязно-серого Города, канареечный небосвод над которым зрел на сыром западе нутряным ячменём, засаливался и гнил, не потухая.

Не имеющая начала замшелая стена хвойных пород ловко перешла в череду бесконечных унылых заборов, чья невзрачность перебивалась яркими проявлениями человеческого гения, выраженного заборными надписями. Из всех Зотову запали две.

Одна разъярённо призывала:

SOUL FOREVER

ЧУБАЙС - MAZZOLATO!!!

Эту, видимо, вывел очкастый умник, не сумевший свою грамотность использовать при дележе общенародной собственности.

Второе граффити констатировало:

ВСЁ КОНЧЕНО.

Такое гнилое пораженчество мог проявить только действительно конченый пессимист, ибо умеренный (даже очень умеренный) оптимист на этом же месте и по тому же поводу наверняка радостно сообщил бы:

Я КОНЧИЛ!

Вид окраины погрязшего в весенней аритмии Города, - города, который находился в ожидании того, когда всё, что гнило до апреля под не стираным снегом, расцветёт, наконец, тяжёлыми, невнятного цвета ветками майской сирени, - грел сердце воинствующего урбаниста пейзажем из заводских цехов, обнимающих землю на фоне дымящихся труб, подпирающих небо.

"Фабричные трубы - леса второго порядка", - всплыло у Зотова как родное чьё-то чужое. "Нет, трубы заводов - фаллические символы прогресса", - легко легло на дно как чужое своё. И озаботило: "Фаллический символ или символический фаллос, - кто матери-Истории более ценен?"

Вот чем хорош был Зотов, так это тем, что скудность мысли компенсировалось у него её лихостью.

И сублимация, конечно, - целый день ещё будет мстить ему - за трусливую пассивность - бездарно проведённая ночь.

Общую картину городского хаоса не портила рассекающая ландшафт города река, невдалеке от берега которой приладился находящейся в стадии перманентного ремонта вокзал.

Станция, кряхтя и охая, приняла поезд на третий путь. И пошла суета. Стоянка по расписанию. Не забывать свои вещи. И всё прочее. И всё такое. И - эй, женщина, пожалуйста, заберите свой билетик.